Лидия Раевская | Дневник дилогии «На игре». День восемьдесят седьмой: дирижабль снаружи
Каждый раз, когда я прохожу через проходную с усатыми охранниками на территорию, где расположен наш съёмочный павильон («Девушка, вы куда? А фамилия ваша? А чо это вас в моём списке нету? Ах, вот она ты, ручкой написана… А паспорт покажи? А это точно твой паспорт? А чо у тебя тут лицо такое опухшее? Надуй щёки… Ага. Вижу-вижу, твой паспорт. Проходи»), я обращаю внимание на непосредственную близость к нашему павильону небольшого домика с табличкой «Протезно-ортопедический цех». И каждый раз обещаю себе, что ещё немного, ещё щущуть, вот прям завтра – и усатый охранник пойдёт в этот домик «тратить все свои, все мои деньги» (с). Ибо достало меня уже каждый раз надувать щёки, и косить глаза, чтобы быть похожей на своё фото в паспорте. За полтора месяца уж можно было привыкнуть и ко мне, и к тому, что на фото в паспорте я с большого похмела!
На работу поэтому я прихожу всегда в плохом настроении, и левый глаз у меня непроизвольно подёргивается. По этой причине в первые полчаса я стараюсь никому не попадаться на глаза, чтобы никому не вцепиться в лицо ногтями. Через полчаса ко мне уже можно подходить. Максимум, на что я буду способна – это вяло в вас плюнуть. И то не факт.
Сегодня я ни при каком раскладе не сумела бы попасть на глаза хоть кому-нибудь, в ближайшие полчаса. Даже при большом своём желании. Сегодня потому что снимают дирижабль. Весь. Целиком. Снаружи. А это значит, что на съёмочную площадку нужно идти или по головам, или стоять у всех за спиной, пока не объявят обед. Павильон-то не резиновый. Внутри дирижабля места много, поэтому, пока съёмки проходили в его отсеках – никто никому на ноги не наступал. А снаружи и так места мало было, а теперь его вообще не осталось. Повсюду прожекторы на ножках-раскривушках, и люди-люди-люди. А меня ещё Боженька ростом обделил, и не только ростом. В общем, смотреть на происходящее мне пришлось в позиции, которая в Камасутре метко обозвана «позой пьющего оленя», уперевшись лбом в чей-то зад.
В таком положении я успела рассмотреть:
а) Собственно, дирижабль. Дирижабль был сделан из фанеры, выкрашен краской «под металл», и был огромным.
б) Кучу народа в камуфляже. Это был ОМОН. Люди в камуфляже стояли перед каким-то шлагбаумом или чем-то в этом роде, и частично уже были мертвы. То есть, многие из них лежали на полу в неестественных позах, и периодически кряхтели.
в) Актёров Женю Харланова (Комара), Серёжу Чиркова (Вампира), Алёшу Бардукова (Максима) и Марину Петренко (Риту) в корсете от свадебного платья сверху, и в спортивных штанах снизу. Все актёры вооружены, и, судя по их лицам, намерены истребить оставшихся в живых омоновцев.
г) Кабину пилота дирижабля. Этакий центр управления полётом. Триста тумблеров, двести кнопочек, пятьсот лампочек, и два пилота. Судя по всему, уже убитых.
Кабина пилота это вообще отдельная история. Строили её очень долго, и ещё дольше перестраивали. Всё там было по-взрослому: кнопки, переключатели, какие-то приборы зловещие, лампочки разноцветные. По мне – так очень даже красочно и красиво. А Павлу Санаеву кабина решительно не нравилась. Раз пять её переделывали, и, когда к сдаче был готов последний её вариант, один из декораторов, зажмурив правый глаз, и наблюдая за проводившим ревизию объекта Санаевым, тихо шептал:
– Не пускайте его туда, пожалуйста… Я уже зае… затр… замучился её переделывать! Заберите его оттуда, пусть он лучше кино снимает!
И посмотрел почему-то на меня. Как будто у меня на руках банки в полметра каждая, и я щас на руках, играючи, вынесу Санаева из кабины дирижабля, и скажу ему: «Ты, Павел, иди кино снимай. А то декораторы бранятся».
В общем, в позе пьющего оленя я простояла до обеда, а потом поток людей резко схлынул в сторону буфета, и тот зад, в который я очень удобно упиралась лбом, рванул туда первым. Такой подлянки от зада я не ожидала, и выкатилась прям под ноги Санаеву.
– О! Ты? – То ли обрадовался, то ли огорчился режиссёр, и сделал мне «сливку».
– Я, – ответила я голосом гайморитного слонёнка из мультика про 38 попугаев. – Отпусти мой нос.
– Как тебе дирижабль наш, а? А? Хорош, да? – Санаев отпустил мой нос, и окинул гордым взглядом дирижабль. Так, наверное, смотрел на свой первый корабль Пётр Первый, спуская его на воду.
– Он прекрасен как бутылка пива утром первого января, – честно ответила я, прикрывая нос рукой. – А кабина пилота особенно прекрасна.
Санаев расцвёл, и щедро предложил:
– Хочешь, забирай его себе. Поставишь на даче, жить там будешь. – И через секунду уточнил:
– Самовывозом.
Уточнение всё решило. Целиком я это на дачу не увезу. А если его разобрать, то обратно я соберу его очень вряд ли.
В общем, профукала я своё счастье. Не будет у меня на даче дирижабля.
Зато я успела впечатлиться декорациями комнаты допросов.
Нет, никаких клещей для выдирания зубов там не было. Дыбу я тоже не обнаружила. Зато там имелось двойное зеркало – с одной стороны обычное стекло, с другой – зеркало, и люк. В люк полагалось сбрасывать допрашиваемых. В любом случае. И если сознался, и если не сознался.
В комнате допрашивали частного детектива (Михаил Трухин). Допрос вёл брутальный лысый мужчина, похожий на мой ночной кошмар. Собственно, особо детектива и не допрашивали, его всё больше избивали. Детектива били, душили, мучили, а потом сбросили в люк. Высота люка (я позырила) была такая ничего себе. Метра полтора – точно. Даже с такой высоты падать туда, наверное, неприятно. Но для этого у нас есть каскадёры. Им не привыкать куда-то падать. Только у нас на проекте они уже куда только не падали, и откуда только не сваливались. В общем, на дно ямы положили какой-то матрасик, и кинули туда каскадёра.
Всё бы и хорошо, только матрасик почему-то спружинил, и каскадёра выкинуло обратно. Не совсем, конечно, но частично выкинуло. После нескольких попыток, каскадёр, видимо, как-то сумел договориться с матрасиком, и очень обречённо упал в люк. Несколько секунд все ждали, когда же его там подкинет обратно, но так и не дождались.
К радости режиссёра, и небольшому разочарованию остальных членов группы, трюк с люком удался.
В общем-то, если бы мне разрешили вместо дирижабля отбуксировать к себе на дачу комнату допросов, я бы нашла применение и люку, и двойному зеркалу. В люке я бы хранила любовников, и банки с огурцами, а двойные зеркала развешала бы по всем комнатам. Для шпионажа.
Но не предложили, и не разрешили.
Подводя итог вышенаписанному – день не удался. Лично у меня. Щастье буквально уплыло из-под носа. Аж два раза подряд. Вначале меня покинул зад, а потом – дирижабль.
А съёмочный день прошёл как обычно. То есть, с положительными результатами.
