Для мирового кино 2011 год не стал годом откровений и невероятных открытий. Американские кинотеатры теряли аудиторию, а в России фильмы отечественного производства смогли обеспечить лишь десять процентов миллиардных кассовых сборов.
Несомненно, эти факторы повлияют на то, каким кино будет потом, но, подводя итоги 2011 года, нельзя не вспомнить о фильмах, без которых этот год был бы неполным.
Голливудский дебют сурового датчанина Николаса Виндинга Рефна стал в уходящем году главным иллюстрированным путеводителем по закоулкам восьмидесятнического нуара. Фильм мгновенно приглянулся каннскому жюри, поощрившего «Драйв» наградой за режиссуру, и восхитил киноманов, которые узрели в фигуре Рефна нового мессию. Кто-то, ожидая увидеть на больших экранах очередного «Перевозчика», напротив: ныл, ругался и подавал в суд на кинопрокатчиков, которые якобы ввели его в заблуждение. На весь этот воодушевленный хайп, впрочем, не стоило обращать никакого внимания. «Драйв» — возможно, и впрямь так себе кино, тем не менее — это два часа времени, которые запомнятся на всю жизнь. Тем, кто смотрел, стоит лишь закрыть глаза, а там уже вырисовывается: бесконечное шоссе, что ведет из ниоткуда и в никуда, пульсирующий неоновыми вывескам Лос-Анджелес, красивый современный самурай с прилипшей к губам зубочисткой, растерянный взгляд прекрасной Маллиган, вжимающейся в стену тесной кабинки лифта, хрустальный холодный воздух с растворяющимся в нем временем и смиксованные со старомодным синтипопом ангельские голоса, которые вторят, будто мантру свое непрерывное: A Real Human Being and a Real Hero.
Джуд Лоу, Кейт Уинслет, Мэтт Дэймон, Марион Котийар и другие прекрасные люди из когорты лучших актеров на свете задвинуты тут режиссером Содербергом куда-то на второй, а может быть, даже на третий план. «Заражение» — это кино про вирус, именно он фигурирует здесь в качестве главного действующего героя. Время измеряется в пространстве картины не минутами, а рукопожатиями, чиханием, использованными бактерицидными салфетками и неизменными приступами паники. Пока инфекция со скоростью мысли пересекает моря и океаны, герои ломают головы как в фигуральном, так и в буквальном смысле. Нечто подобное ощутил и зритель, пришедший на блокбастер со звездами, а получивший взамен один из самых страшных фильмов 2011 года. Содерберг со своей любовью к статике, громоздким интеллектуальным конструкциям и фактурным личностям снял очень простую и очень эффективную картину. Чувствительная камера оператора неохотно вглядывается в лица инфицированных, через пять минут зрителю покажут Внимание! Спойлербледное тело Гвинет Пэлтроу, одиноко лежащее на столе в подсобке у патологоанатома — никого при этом не жалко, иногда скучно, к финалу возникнет ощущение, что картинка стала вдруг телевизионной. По распространенному мнению, Содерберг в «Заражении» — бесчувственная обленившаяся сволочь. Мы же абсолютно уверены в том, что ровно так и должно выглядеть прямое включение из ада.
Гарри Поттер со всеми попрощался, франшиза о «Пиратах Карибского моря», кажется, переживает сейчас стадию маразма, Pixar что-то совсем расслабились. Дабы родители, сопровождающие своих чад в кинотеатры, не сошли в этом году с ума, на экраны вышли «Приключения Тинтина» — многострадальная спилберговская киноадаптация комиксов легендарного бельгийского художника Эрже. Получилось предсказуемо здорово: «Тинтин» неглуп и увлекателен, за что, наверное, стоит поблагодарить интеллектуала Эрже, отдававшего в каждом своем альбоме почтение бессмертным классикам детективной и приключенческой прозы — Роберту Стивенсону, Жюлю Верну, Артуру Конан Дойлю, Жоржу Сименону — всем тем, кого каждый нормальный школьник обычно зачитывает до дыр с фонариком под одеялом. Впрочем, и Стивен Спилберг, судя по «Тинтину», по-прежнему мастодонт. Он не просто примиряет разновозрастные аудитории в кинозале. Много круче: режиссер до сих пор рассказывает истории с той волнительной интонацией, что превращает тебя во впечатлительного ребенка, который, приходя в кино, припечатывается к креслу и сидит отведенные ему два часа с открытым от удивления ртом.
Роман Полянский снял самый короткий (не только по хронометражу, но и по ощущениям), самый скромный (четыре человека разыгрывают в общем-то театральную пьесу в пределах одной квартиры) и, пожалуй, самый смешной фильм этого года. «Резня» — потрясающая комедия про то, как две семейные пары пытаются примириться и выяснить друг с другом отношения после мордобоя, учиненного их сыновьями-школьниками. Не очень понятно, кого стоит благодарить за картину в первую очередь. Актеров, от которых тут буквально не оторвать глаз? Француженку Ясмину Реза, написавшую остроумную пьесу? Режиссера Полянского, умудряющегося до сих пор выуживать из своих артистов энергетику, которая превращает разговорное кино в динамичный боевик? А, быть может, и правительство США, что затеяло известную всем историю с экстрадицией Полянского, после чего режиссер обрел вдруг второе дыхание и какую-то совершенно подростковую дерзость — и по отношению к ненавистной Америке, и по отношению к тем, кто без суда и следствия любит покричать: «Виновен».
Блокбастеров о супергероях в этом году было столько, что в голове к концу декабря всё смешалось в одну большую постыдную кучу из разноцветных масок, носорожьего пафоса и присущих жанру «бадабумов». Если поднапрячься, можно вспомнить каждого героя и даже расчленить всех этих персонажей друг от друга, впрочем, в этом, кажется, нет никакой нужды. Мишель Гондри, знатный рукодельник, икона для каждого хипстера, автор лучших клипов Бьорк и одного великого фильма о любви, снял главное супергеройское кино 2011-го. «Зеленый шершень» — это, несмотря на доверенный автору стомиллионный бюджет, предельно откровенное дуракаваляние, развеселый гимн инфантилизму, мало чем отличающийся от той же «Перемотки». Понятное дело, что от, так называемых, «новых мрачных», пытающихся совместить на экране детсадовский утренник и древнегреческую трагедию, Гондри сильно отличился. Он не стал пытаться перевернуть супергеройский дискурс с ног на голову, не возжелал ровным счетом никого высмеивать. «Зеленый шершень» — это демонстрация выдающейся режиссерской фантазии, которая на протяжении двух часов бьет тут ключом.
Пронзительный фильм квебекского режиссера Дени Вильнева — одна из немногих драм этого года, к финалу которой было не стыдно поплакать. Картина получила призы на кинофестивалях в Роттердаме и Торонто, а также номинирована на «Оскар» как лучший иностранный фильм от Канады. Начинаются «Пожары» с истории детективной — брат с сестрой отправляются на Ближний Восток, чтобы найти там своих таинственных родственников; продолжаются историей личной — параллельно нам рассказывают историю жизни их матери; ну а заканчиваются чем-то этнографическим — в глазах главной героини тут, кажется, отражают всю боль, что на протяжении нескольких десятилетий пытается терпеть неназванный здесь вслух Ливан. Сплетая судьбы искомых и ищущих, Вильнев сделал один из самых мощных фильмов, который одинаково убедительно говорит и об ужасах войны, и о религиозном фундаментализме, и о неразрывности кровных уз, что невидимой нитью связывают героев.
Самая недооцененная лента 2011-го демонстративно фригидна, асексуальна, насколько это вообще возможно, к тому же предельно высокомерна. При всем при этом дебют Джулии Ли — в большей степени кино, чем 90 процентов того, что у нас обычно в прокат выходит. Учитывая, что большинству кинокритиков захотелось во время просмотра фильма присоединиться к главной героине и заснуть подле нее сладким сном, пресса на картине энергично оттопталась, припечатав начинающего режиссера какими-то абстрактными терминами вроде «выморочно» и «претенциозно». На деле же «Спящая красавица» оказалась умнейшим фильмом, не столько сонливым, сколько сновидческим. По сюжету главная героиня за 250 австралийских долларов в час соглашается побыть официанткой в закрытом клубе, а чуть погодя, берет еще и подработку — засыпает под действием сильного наркотика, в то время как мужчины-клиенты делают с ней все, что им заблагорассудится. Исключая, как ни странно, секс — плотского и осязаемого здесь вообще по минимуму, зато все, что связано с приставкой «мета», пышет и лучится. Тут и понятное желание создать бунюэлевское кино при помощи кубриковских методик, и трогательное стремление сделать иллюстрацию популярной гипотезы, что общество, в котором потребление поставлено во главу угла, может оборвать тебе связь с твоим же собственным телом.
Поздний Альмодовар, увы и ах — довольно невыносимое зрелище. Еще несколько мелодрам с Пенелопе Крус и на маэстро можно было бы ставить жирный крест, но тут вышла «Кожа, в которой я живу» — большой шедевр, какие Альмодовар снимал двадцать лет назад: с выразительным Бандерасом, сексуальными оргиями, десятком разнокалиберных фаллоимитаторов, нюансами вагинопластики и интонацией надрывного китча. Как и в старые-добрые времена от всего этого рискует отвалиться челюсть и разорваться сердце, причем одновременно. Зритель, впрочем, к финалу сумеет убедиться не только в прекрасной форме испанского режиссера, но еще и в том, что «Кожа, в которой я живу» — один из самых невинных фильмов Альмодовара. Сюжетно перед нами не столько история о телесных излишествах, сколько мелодрама о стойкости духа. А с точки зрения формы — не ужастик, а презабавная травести-версия хичкоковского «Психо», в котором скелеты из шкафов предусмотрительно вытащены и бережно наряжены в самые лучшие мамины платья.
Главный отечественный фильм года, взявший несколько призов национальной премии кинокритики и кинопрессы «Белый слон», включая лучший «фильм» и «режиссуру». «Елена» сильно отличается от предыдущих фильмов Андрея Звягинцева. Несмотря на то, что перед нами опять притча, укоряли картину не в мифическом безвременье, а в сильно узнаваемом «здесь и сейчас». Все очень реалистично, рационально. Камера изучает жизнь в двух одновременно таких близких и таких далеких географических точках: в большой квартире в центре Москвы и в хрущевке где-то за окружной дорогой всё того же города. Мелодраму о буднях Елены, самой обычной тетечки, решившей пойти на страшное преступление ради своей семьи, авторы докручивают до состояния хичкоковского триллера, а к финалу превращают его в смелое авторское высказывание о Родине-матери и ее детях. «Елена» — не просто современная притча о противлении высшим силам. Это еще и страшный диагноз сегодняшней России — стране, где в последнее время слишком часто снимают фильмы об апокалипсисе без спецэффектов.
Большинство рецензий, написанных на opus magnum Терренса Малика, отдают какой-то возведенной в квадрат (а иногда и в куб) пошлостью — люди ерничают, поминая телеканал Discovery, либо, наоборот, выстраивают большие умозрительные теории, пытаются нащупать здесь фундамент, расшифровать зачем-то каждую заложенную режиссером метафору, каждый образ. «Древу жизни» все это не нужно, как не нужна ему «Золотая пальмовая ветвь», зоркий глаз кинокритика и дерзкие замечания поборников справедливости, еще в Каннах посчитавших, что Малик сдулся. Ради пресловутой справедливости, пожалуй, стоит отметить, что с Терренсом Маликом все хорошо и он последний, за кого в принципе стоит переживать. Человек сделал необыкновенно красивый фильм с бесконечно голубым небом, ярко зеленой лужайкой перед домом, строгим отцом и парящей в воздухе матерью. Наверное, «Древо жизни» можно назвать моделью мироздания, но это такая же излишняя информация, как аннотации и рецензии к Библии. В своем фильме Малик вспоминает... Хотя нет, здесь он не столько вспоминает, сколько возвращается в прошлое. Как и положено философу, кем режиссер приходится по образованию, Малик неторопливо говорит о Боге и человеке, о высоком и низком, о любви и ненависти, о природе и смерти, об ускользающем рае, который и там, и здесь — и на небе, и на земле. Опять-таки пересказывать все это не имеет смысла, как не имеет смысла напевать звучащего здесь Моцарта или Прейснера. Если вы до сих пор не видели «Древо жизни», позвольте побыть рассказчиком не нам, а Малику. Лучше его это никто не сделает.
