Лидия Раевская | Дневник «На игре». Всемирный день гастарбайтера
Сегодня тридцать второй съемочный день, и сцена под кодовым названием «Пустырь». Пустырь на территории автомобильного завода «Москвич». АЗЛК. На площадке — побитая жизнью машина Скорой помощи, ещё более мёртвая, чем наша новгородская Газель. Та хоть заводилась. А Скорая помощь — нет. Вернее, не заводилась она в тот момент, когда я приехала на площадку. И в этом нет ничего странного. В моём присутствии не работают даже утюги, и взрываются электробритвы. Надо, кстати, у мамы узнать: в моём золотом детстве в меня шаровая молния не попадала? А то симптомы похожие.
Так вот, в машине Скорой, за рулём которой сидела окровавленная ещё три недели назад, в Видном, Рита, лежал раненый Длинный, и теснились ещё несколько главных героев. Плюс режиссёр, оператор, и помощник оператора. Голову оператора Славы украшала стильная оранжевая строительная каска, а над входной дверью скотчем было прилеплено шерстяное одеяло.
— Здрасьте. — Я продемонстрировала исключительное воспитание, но тут же сама на него и наплевала. — Сегодня на площадке Всемирный день гастарбайтера?
— Неправильно ты хихикаешь, — погладил свою каску оператор. — Это жизненная необходимость. Я тут с камерой наперевес висю на подножке этой мумии, и на каждой колдобине стучусь своей светлой головушкой о дверцу. А это неправильно. Поэтому у меня есть каска и одеяльце. А у тебя что есть?
«На ж… шерсть, и та – клоками», — чуть не сорвалось с языка, но я постеснялась выражаться в присутствии маститого профессионала, и скромно потупилась.
— У меня есть панамка, три печенюшки с маком, и велосипед. Но он дома, на балконе.
— Несолидно. — Слава посмотрел на меня свысока. — Если у тебя нет каски и одеяльца — считай, жизнь свою прожила напрасно. Так и знай. И печенюшка тебя не спасёт. Отдай её мне.
— Не дам, — вдруг ни с того, ни с сего пожадничала я. — Меняю на каску. И одеяло.
— Алчная баба, — вынес вердикт оператор, и повернулся ко мне спиной, красноречиво давая понять, что сделка наша не состоялась, а я — лох.
Тут я обратила внимание, что Скорая помощь уже минут десять издаёт какие-то булькающие предсмертные хрипы, и никуда не едет.
— Что с ней? — я заволновалась.
— Умирает. — Философски ответила мне Славина спина. — В Новгороде её расстреляли, помнишь? И вообще, это списанная машина. Непонятно как она вообще ещё ездит. А сегодня она чувствует свою близкую кончину, и явно сопротивляется.
— Какую кончину? — я заглянула внутрь Скорой, встретилась глазами с серьёзным и очень недовольным взглядом Павла Санаева, и отпрянула.
— Близкую, — повторил Слава. — Сегодня мы её взорвём.
После этих слов Скорая перестала булькать, и заглохла окончательно.
— По-настоящему? С пылом-жаром? — я почему-то обрадовалась.
— И с жуткой вонью, — тоже почему-то обрадовался Слава. — Запах горелой резины покажется тебе туалетной водой Кензо, по сравнению с тем, как будет пахнуть в воздухе после взрыва. Если ты нежная девушка – иди домой. Нечего тебе тут делать на площадке, среди настоящих мужчин.
— Как это нечего? — я оскорбилась. — И я не нежная. Я, знаешь, как умею топором мороженое мясо рубить? Прям с плеча!
— Какой ужас. — Почему-то расстроился Слава. — А с виду ведь приличная. Дуй отсюда, под ногами мешаешься.
И меня сдуло. Машина всё равно не заводилась, а попадаться лишний раз на глаза рассерженному Санаеву очень не хотелось. Прибавьте к этому жару в тридцать с лишним градусов — и вы поймёте, почему Славин посыл нафиг я восприняла как заботливое предложение посидеть в тенёчке.
Тем временем началась подготовка к взрыву. Подготовка, правда, затянулась часа на четыре, зато за это время я успела посмотреть, как Доктор пытается остановить кровотечение у раненого друга — Длинного. Загримированный под раненого Тихон Жизневский в перерывах между съёмками ходил по пустырю, сжимая в окровавленных руках кусок арматуры, и очень натурально завывал. Была б я послабее духом, нежной девушкой — мечтой оператора, я б, наверное, впечатлилась, и обзавелась косоглазием. Но поскольку я умею рубить мясо топором, и правильно носить каску — по-модному, набекрень — я не испугалась. Чем до сих пор горжусь...
— Ыыыыыыыы… — в очередной раз взвыл, проходя мимо меня, раненый Длинный с арматурой. — Я выжру твой мозг!
— Идите все отсюда куда подальше! — вдруг закричал в микрофон Максим Малинин, и все, не задумываясь, послушно пошли в сторону туалетов, но на полпути остановились, потому что не поняли смысла своего ухода.
— Щас взрывать будем! — снова крикнул Максим, и все тут же развернулись, и вернулись на съёмочную площадку.
Вывод: если хотите снять какой-то трюк без свидетелей – просто посылайте их куда подальше, и ни в коем случае не объясняйте причину.
— Взрыв!!! — вдруг крикнул Максим Малинин, и люди, стоящие впереди меня предусмотрительно зажали уши руками, а я, вся в думах о том, что за спиной у меня такая угроза стоит – благополучно пропустила этот момент, и тут же оглохла.
Скорая помощь рванула так, словно это был как минимум крейсер «Аврора». Как максимум — пароход «Титаник». В небо повалил чёрный дым, и в нос ударила обещанная Славой жуткая вонь. Я в детстве с мальчишками за домом поджигала покрышки от КАМАЗа — так запах горелой резины — это просто ландыш серебристый, по сравнению с запахом взорванной машины.
Заблаговременно прибывшая на место съёмок бригада МЧС и пожарников споро потушила пожар, отчего вони почему-то прибавилось, и вот она — долгожданная реплика режиссёра:
— Смена закончена, всем спасибо.
