Максим Марков | Кинодрафт. «Кабинет редкостей» Гильермо дель Торо. Часть I: Холодный дом
«Кабинет редкостей» – поразительная вещь. Мощнейшая. Одна из самых потрясающих книг о кино! Вернее, не о кино как таковом, а о кинохудожнике как отдельно взятой творческой единице, об одном гении, чей мир приоткрывается нам во всём его великолепии. Это просто уму непостижимо – что творится в голове у Гильермо дель Торо! Какой человечище! Какая глыба! Вот посмотришь на всё это – и правда подумаешь: вот он – Леонардо нашего времени! Титан!
Условно эту книгу (её полное название – «Кабинет редкостей: Мои зарисовки, коллекции и другие одержимости») можно разделить на четыре части. Первая – это экскурсия по Холодному дому, который сам по себе и есть – огромный кабинет редкостей с поражающими воображение коллекциями. Вторая – изучение блокнотов Гильермо дель Торо с его многочисленными записями и зарисовками (и одновременно путешествие по тем его фильмам, что были на страницах этих блокнотов задуманы и расписаны). Эти две основные составляющие тома были бы невозможны без участия Марка Скотта Зикри, который в первом случае выступает в качестве гостя и рассказчика об увиденном, а во втором – в роли собеседника и внимательного исследователя.
Третья часть – не столь объёмная по количеству страниц, но самая многолюдная по составу участников: друзья и коллеги дель Торо делятся своими рассказами о нём, в которых есть и воспоминания о встречах, и восхищение его упорством и трудолюбием.
Альфонсо Куарон, например, рассказывает об их знакомстве в конце восьмидесятых, когда оба они работали ещё на ТВ и Гильермо был художником по спецэффектам для грима («Он разработал дизайн трупов, изуродованных рук и пулевых ранений для пары моих коллег»).
Рон Перлман – о том толчке, который работа над «Хроносом» придала всей второй половине его жизни, изменив тем самым его судьбу («Едва увидев отснятый материал, я сразу понял, что имею дело с режиссёром уровня Бунюэля или Трюффо. {…} Я безгранично благодарен ему за то, что он показал мне, какое оно, настоящее кино»).
Том Круз же, «поклонник творчества Гильермо ещё со времён “Хроноса”», уверенный, что их главная совместная работа обязательно когда-нибудь состоится, так и сыпет комплиментами:
За годы моей карьеры мне довелось работать со многими режиссёрами и продюсерами, и каждый из них имел собственный уникальный стиль и творческий почерк, который чувствуется в каждом кадре их фильмов. Это особенно верно для Гильермо дель Торо. Любой его фильм, будь то «Лабиринт Фавна» или «Хеллбой», нельзя спутать с работой кого-то другого. Смотришь – и сразу понимаешь: это фильм дель Торо. Его фильмы во многом отражают его личность и его идеи. Это ощущается в дизайне, в работе со светом, в композиции. В каждом творческом решении. Именно это и делает его художником. Это идёт не от ума – это чутьё. Оно пронизывает его работы и его жизнь. Его живое воображение невозможно загнать ни в какие рамки.
Корнелия Функе (написавшая, среди прочего, роман по фильму «Лабиринт Фавна») называет дель Торо «одним из величайших волшебников», который «рисует на экране политическую действительность нашего времени красками нашего подсознания» («Его творения доказывают: нет ничего более реалистичного, чем фантазии»).
Ну а Джеймс Кэмерон пишет о своём друге как о «человеке невероятных масштабов» («завораживающий, грубовато-простой и совершенно искренний»), который «смотрит на мир с детской готовностью изумляться и пугаться до дрожи», – и заключает, перефразируя классическое выражение: «Если бы его не было, его следовало бы выдумать, а как прикажете выдумать невозможное?»
(Дель Торо, кстати, отвечает Кэмерону взаимностью: «Он, вероятно, самый скрупулёзный человек в мировом кинематографе и один из самых дисциплинированных творческих людей, которых я знаю».)
Четвёртая же (условная и самая маленькая) часть книги, которую вполне можно было бы приплюсовать к тому интервью, что составляет основу второй, – отдельно выделенные монологи знаменитого режиссёра об источниках его вдохновения: о символизме в искусстве («Я всегда питал симпатию к художникам-символистам и прерафаэлитам, потому что они шли наперекор авангарду») и о любимых «столпах ужаса», среди которых, разумеется, особое место отведено Лавкрафту («…За всю свою жизнь я посвятил чтению Лавкрафта, без преувеличения, больше времени, чем чтению любого другого автора хоррора»).
Фигура Г.Ф. Лавкрафта в натуральную величину присматривает за Библиотекой Хоррора в доме, который его хозяин называет Холодным. «Один из самых почитаемых Гильермо классиков, его духовный крёстный», стоит здесь, «почти как живой», склонившись над книгой – в ожидании, надо думать, давно уже обещанной экранизации «Хребтов Безумия» (к которой мы ещё вернёмся попозже). Таких фигур здесь несколько: в фойе возвышается демон Самаэль из «Хеллбоя», а над ним – огромная голова Бориса Карлоффа в роли Чудовища Франкенштейна, изготовленная бывшим скульптором Музея мадам Тюссо; другой восковый Карлофф сидит в гримёрном кресле в Комнате Дождя и пьёт чай, «оставляя на ободке чашки след чёрной помады» («Обожаю эту деталь с отпечатком на чашке, – замечает Гильермо»).
И это – далеко не самое удивительное, что можно увидеть здесь, в доме, который одновременно является и мастерской, и лабораторией, и прижизненным музеем, который его гости сравнивают с прославленным замком Ксанаду, каким тот был бы, «если бы Чарльзу Фостеру Кейну было всего тринадцать и он был самым гениальным гиком всех времён». Джон Лэндис называет эту коллекцию «карнавалом произведений как высокого, так и массового искусства», «где обитают вещи как сакральные, так и обыденные» («Здесь есть не только все монстры, ставшие классикой, но и выходцы из фильмов самого Гильермо, а также создания, которых можно встретить только в Холодном доме»), а сам хозяин признаётся: «Моя коллекция – это мир, каким я его себе представляю. Каким я вижу его в своей душе».
Холодный дом – второй дом Гильермо, его рабочий кабинет, его художественный шедевр, его захламлённый чердак, его гордость и отрада. Именно сюда он приходит, чтобы рисовать и писать, чтобы приглядеться к своим фантазиям, ни на что не отвлекаясь. {…} Стоит переступить порог, и голова идёт кругом – столько всего предстает вашим глазам. В Холодном доме хранятся более 550 оригинальных произведений искусства, по словам Гильермо.
На словах этот «мир чудес» описать, наверное, невозможно – надо видеть все эти «самурайские доспехи, старые и новые заводные куклы, черепа и скелеты созданий реальных и вымышленных», романы любимых авторов и «редкие трактаты о магии, оккультизме, вампиризме, о чудовищах и порождениях снов» («Это собрание всех книг, что я когда-либо читал, и почти всех игрушек, которые купил за свою жизнь, – утверждает Гильермо»). И изумительно оформленный и иллюстрированный «Кабинет редкостей» даёт нам эту во всех отношениях уникальную возможность! Зацените, кстати, среди прочего фотографию, на которой девятилетний Гильермо «притворяется, что пьёт кровь у своей сестры Сусаны»!..
На другой стене царит большая картина, на которой святой Георгий разит дракона. Её можно принять за старинную живопись, но на самом деле её создал современный русский художник Виктор Сафонкин. Гильермо эта картина дорога, потому что, «во-первых, это история о совершении невозможного. А во-вторых, мне нравится, как тут изображён дракон».
«Холодный дом можно смело назвать кабинетом редкостей, моей кунсткамерой», – говорит дель Торо, тогда как Марк Скотт Зикри напоминает о том, что подобные «Wunderkammer» и «Kunstkammer» («комната удивительных вещей» и «комната искусства» соответственно), «битком набитые всевозможными необычными или приятными глазу безделицами, будь то находки из мира природы или вещи, созданные руками человека», были особенно популярны века назад – в том числе и «среди выдающихся личностей, определивших лицо той эпохи»: такие «кабинеты редкостей» были у императора Священной Римской империи Рудольфа II, эрцгерцога Австрийского Фердинанда II, короля Швеции Густава II Адольфа, ну и, разумеется, у нашего Петра Великого…
Что особенно замечательно, это хаотичное, необузданное собирательство представляло собой своего рода автобиографию: любой кабинет редкостей способен пролить свет на самые тёмные уголки души его составителя, а составитель выставлял этот свой портрет Дориана Грея на обозрение, не признавая, что его коллекция есть отражение его подлинной сути.
Разумеется, тут есть Библиотека комиксов, хотя на самом деле «комиксы стоят здесь в каждом шкафу» («Он прочёл их все, но старается не приобретать те, что выпущены недавно»). И, конечно же, имеется домашний Кинозал, «святилище самых почитаемых Гильермо кинематографистов»: «Книги, хранящиеся в Кинозале, – это преимущественно биографии и труды о творчестве четырёх режиссёров, которых Гильермо ставит превыше всех остальных: Стенли Кубрика, Дэвида Лина, Альфреда Хичкока и Луиса Бунюэля», а оригинальные рисунки из «Фантазии», «Спящей красавицы» и «Алисы в Стране чудес» отдают дань ещё одному любимому гению – Уолту Диснею («Я преданный почитатель Диснея. Я считаю, что он изменил то, как мы рассказываем истории. В его время ещё никто и слыхом не слыхивал о трансмедийном повествовании, но он занимался именно этим»).
«Однако истинное предназначение Холодного дома, – повторяет заходящий во все комнаты рассказчик, – заключается не в практическом удобстве, а в том, чтобы вдохновлять на творчество». И мы узнаём, что в Комнате Дождя, в которой при помощи проектора создаётся иллюзия дождя и раскатов грома, лучше всего сочиняется («Девяносто процентов того времени, что я провожу в Холодном доме, я сижу там и пишу», – потому-то здесь и «заключено сердце Гильермо»), а в Солнечной Комнате, или Комнате Манги, лучше всего рисуется («Там удивительно спокойно»).
Я снял не восемь фильмов. Я пытаюсь снять одну-единственную картину, состоящую из этих восьми фильмов. Для меня это как Холодный дом. Я создаю комнату за комнатой, а вам приходится воспринимать их как единое целое. Означает ли это, что «Хребет дьявола» и «Лабиринт Фавна» делают «Мутантов» чуть менее ужасной работой? Думаю, да. Или, может быть, эхо этих фильмов делает «Блэйда-два» чуть более интересным? Думаю, да... Одно могу сказать: пусть, возможно, я три-четыре года не буду ничего снимать, зато всё, что сделал, я сделал на своих условиях. Мне не пришлось поступаться своими представлениями о том, как нужно снимать кино.
Но стать свидетелями этого творческого процесса, увидеть, рассмотреть и вглядеться в самое интересное и самое сокровенное (да, речь о том, что куда интереснее этого восхитительного Холодного дома!) – в феноменальные блокноты Гильермо дель Торо, которые полны «точных наблюдений, случайных мыслей, зарисовок из жизни и фантастических набросков», я приглашу вас в следующий раз.
Читайте также:
Рецензия на книгу Гильермо дель Торо и Корнелии Функе «Лабиринт Фавна»
Рецензия на книгу Гильермо дель Торо и Чака Хогана «Архивы Блэквуда: Незримые»
Рецензия на книгу Тома Хэнкса «Уникальный экземпляр. Истории о том о сём»
Рецензия на книгу Гэвина Эдвардса «Мир по Тому Хэнксу»
Рецензия на книгу Марии Ривы «Жизнь Марлен Дитрих, рассказанная её дочерью»
Рецензия на книгу Александра Ширвиндта «Опережая некролог»
Кинодрафт. «Сценарии кинофильмов Андрея Звягинцева»
Кинодрафт. «Миф и жизнь в кино» Александра Талала
Кинодрафт. «Кинопробы» Шэрон Биали
Рецензия на книгу Г. Ф. Лавкрафта «Зов Ктулху» с иллюстрациями Франсуа Баранже
Рецензия на книгу Г. Ф. Лавкрафта «Хребты Безумия» с иллюстрациями Франсуа Баранже: том 1
Рецензия на книгу Г. Ф. Лавкрафта «Хребты Безумия» с иллюстрациями Франсуа Баранже: том 2
Рецензия на книгу Натали Портман «Сказки»
Бумажные комиксы. Мартовский анонс. Часть 3: разное
