Максим Марков | ММКФ: день седьмой
На фестивале показали еще два фильма, которые имеют шансы что-то получить. Не потому что чем-то таким особым хороши – просто в фестивальные расклады вписываются очень даже удачно.
«Воробей», реж. Юрий Шиллер (Россия); основной конкурс.
Первая половина единственного в конкурсе ММКФ фильма, представляющего страну нашу Россию, выдержана в жанре наблюдения за природой: вот моя деревня, вот мой дом родной. Даже если не знать, что режиссер – документалист (известный), весьма скоро об этом легко можно догадаться. Вот мальчик у дороги сидит. Вот девочка пошла. Кони. Поле, русское поле. Колышется травинка.
Между делом идут диалоги (есть подозрение, что целиком импровизированные). Про бога, про конец света, собственно про природу. Главным выступающим здесь является мальчик Митя по кличке Воробей. Его дискуссии со старшими, несомненно, вызовут у зрителя легкую усмешку: надо же, герой так молод – а мнение свое обо всем имеет!.. Но интересуют мальчугана не только глобальные вопросы. Вот он восторгается «Принцом-полукровкой». - «Читал?», - спрашивает девочка. – «Рекламу видел». Впрочем, к чести создателей картины, уж слишком нарочитых примет времени здесь нет (не в пример «перспективной» «Бибинур», где их было навалом). Режиссуру гораздо интереснее реакция девочки, у которой галка утащила колечка: воровать-то нехорошо.
К чему всё это, становится ясно ровно на середине картины. Только тут, наконец, возникает сюжет о том, что председатель сельсовета решил местную гордость – табун! – продать на мясо. У него своя логика: людям зарплату платить ведь надо, а где ж ее взять?.. Вот и выбирай: либо лошади пасутся, либо люди едят.
Один из героев фильма сокрушается: живем, живем – «а нас как и нет». И таких, как он и как его деревня – вся Россия. Огромная страна, которая как бы есть. А как бы и нет. Потому что нет до нее никому дела. Продали. Пропили. Про*рали.
Не секрет, что наши фильмы побеждают на Московском кинофестивале пугающе часто. С одной стороны – приятно, с другой – странно: какой же это тогда, получается, фестиваль? Объяснение такому феномену есть, и оно проще простого: собрать обширную международную программу из «объедков», оставшихся от других, более престижных киносмотров – невероятно трудно. А найти достойную картину у себя – гораздо легче, ведь хотя бы несколько приличных лент за год в нашей стране все-таки появляется, и можно спокойно выбрать. И на общем фоне, выходит, мы всегда и смотримся лучше.
Всегда – но не в этом году. Я не скажу, что «Воробей» не заслуживает какого-нибудь приза. Но то, что в этот раз наш фильм не является в конкурсе ММКФ несомненным фаворитом – это, по-моему, очевидно.
«Последний донос на Анну», реж. Марта Мессарош (Вергрия); основной конкурс.
Соблазнившись пряниками (поездки, публикации, телефон, слава), молодой венгерский литературовед вступает в сговор с кровавой гэбней. Его цель – вытащить из буржуйского Брюсселя назад, в Будапешт, заядлую социал-демократку, которая своей активной антиправительственной критикой, портит хорошим коммунистам имидж и настроение. Сможет ли недоверчивая и неразговорчивая диссидентка открыть наивному герою глаза на истинное положение дел?..
Марта Мессарош – не только венгерский, но и европейский классик, лауреат и обладатель. Но – ей 78 лет. И она, увы, не Клинт Иствуд. Поэтому несмотря на всю социальную значимость этой картины – а здесь рассказывается правда о лжи, - «большим кино» ее, к сожалению, не назовешь. Интеллигентным – да. Выстраданным – возможно. Впрочем, не уверен, не знаю, насколько страдания коснулись самой Мессарош, которая еще в советские времена была сполна обласкана международными кинопремиями (в фильме пару раз упоминаются успехи венгерской кинематографии – не о себе ли?). Но в праве художника высказываться от имени всего народа я, разумеется, нисколько не сомневаюсь.
Как и говорилось накануне, этот фильм проходит в фестивальной программе под лейтмотивом «Все когда-то совершают, а потом осознают ошибки». И те, кто следит за кинематографиями стран некогда социалистического блока, фильм, возможно, будет и близок, и интересен. Но от прочих не ускользнут, увы, откровенные пошлости, присущие, как правило, режиссерам преклонного возраста. Первый признак свободы, которым отмечается прибытие героя в капстрану – поющая на траве молодежь. Поговорив с женой, герой на крупной плане целует телефонную трубку – в присутствии курирующей его гэбистки. Чуть позже они – герой и гэбистка – пьяные, под дождем, распевают «Интернационал». А «объект наблюдения» - Анна Кетли, реальный персонаж венгерской политики – напивается, в свою очередь, с израильским премьер-министром Голдой Мейер…
Тем не менее, подобные мелочи, конечно, не должны отвлекать зрителя от главной мысли: жизнь в советские времена была преотвратной. И тут нужно восхититься гражданским мужеством членов отборочной комиссии ММКФ, которые - в наши просоветские дни! - построили на этой идее добрую четверть конкурсной программы. Возможно, этот решительный жест найдет свое отражение и в будущем решении жюри: по советским (всё тем же) меркам, созданный актрисой Эникё Эсеньи образ вполне тянет на фестивальный приз.
Да, и в качестве погашения долга. Я на днях тут честно признавался, что недосмотрел (вернее, только начал смотреть) «Организацию сновидений» ("Перспективы"). Так вот, я ее досмотрел – и теперь так же честно готов признаться, что ничего не понял. Там есть, конечно, некий сюжет: Доминик Пинон – как бы детектив (ненастоящий?), который ищет как бы террористов (настоящих?). Те – две девушки и парень, вполне себе европейские, симпатичные. Одна даже выдает себя как бы за журналистку и берет то и дело интервью на глубокомысленные темы – то у продюсера, то у философа. То и дело поднимаются вопросы «что есть кино» и тому подобное. Звучит Найман. К чему все это ведет и как называется – я даже не буду пытаться осмыслить.
Но завораживает. Ничего не решительным образом непонятно – а что-то такое есть.
Самый замечательный (и доступный моему разуму) момент: одна из девушек проводит экскурсию по Парижу. Стоит себе на теплоходике и говорит пассажирам: посмотрите направо – Латинский квартал. Весит сколько-то там тонн (причем называет точную восьмизначную цифру). А вот Лувр, весит еще сколько-то там тонн. А картин в нем весят столько-то. А плывем мы по Сене, она весит столько-то, но в ней все больше лодок и все меньше рыбы, так что точный ее вес подсчитать трудно… А дамочки слушают это и радостно кивают: «Она столько знает!».
Вот и я сейчас – как эти дамочки. А придумавший фильм Кен Макмаллен – как тот, кто точно знает, сколько весит река Сена.
