Лидия Раевская | День двенадцатый. Жара эфиопская
И – снова здравствуйте, уважаемые.
Что-то я как туркмен заговорила. Наверное, жара на меня пагубно действует. Как-то так исторически сложилось, что пишу я не столько о фильме, сколько о том, что происходит за кадром. По-моему, это интереснее.
Итак, день двенадцатый. Жара эфиопская. Москва пахнет пОтом и прокисшими абрикосами.
Но процесса съёмок фильма «На игре» эти заподлянские нюансы не касаются. Люди продолжают самоотверженно работать.
[cut]Очередная сцена фильма в этот раз снималась в одном из подмосковных коттеджей, который находится в таких ебе.. (вырезано цензурой), что теперь каждому, кто при мне обзовёт северо-восток столицы Большими Пердями — я с достоинством плюну в хитрый глаз. Вы ещё просто Больших Пердей не видели. Через три с половиной часа я прибыла на место съёмок в самом тяжёлом расположении духа. Объяснять почему, думаю, уже не нужно.
Из распахнутых ворот, обмотав голову чем-то похожим на семейные трусы, небольшими кучками выходили люди, слабо улыбались, спрашивали: «Ну, как ты?», получали ответ: «Всё сказочно прекрасно, щас сдохну», после чего вяло обливали друг друга водой из шланга.
Прелюдия к картине «На пороге смерти».
Я пошла дальше.
На открытой террасе снимали замечательную сцену. Четверо геймеров: Комар, Ян, Доктор и Длинный употребляют наркотики и алкоголь в компании падших женщин. Наркотики, разумеется, заменяла толчёная глюкоза, а падших женщин — две актрисы.
Фильм, кстати, снимается не так, как я всегда предполагала. То есть, я была уверена, что, вот, берётся сценарий, два дня обмывается (наверное), а потом появляется человек с камерой, и начинает снимать фильм от начала и до конца. По порядку. Эпизод за эпизодом.
Вы тоже так думали? Молодцы. Значит, не одна я такая наивная.
На самом деле, фильм снимается такими странными отрывками, что мне порой самой трудно разобраться, какая сцена сейчас снимается… Такое ощущение, что фильм снимают с конца, и медленно идут к началу. Пятнадцатый съёмочный день всего — а они уже снимают сцену из последней трети сценария.
В сегодняшней сцене наши герои уже разжились нехилым денежным эквивалентом, получив его от Бориса Сергеевича, и отдыхают у Доктора в доме (а дом у Доктора, по сюжету, тянет на стопятьсот миллионов евро США) с падшими женщинами, угощая их ананасами с рябчиками и наркотиками.
Причудливо тасуется колода. Не всем актёрам в этой сцене повезло так, как актёру Жене Харланову, играющему роль Комара. По сюжету, вся его роль в конкретной сцене сводилась к тому, чтобы алчно лобзать симпатичную «падшую женщину» лет двадцати, и разнузданно хватать её за всевозможные части тела. А вот актёр Нодар Сирадзе, исполняющий роль Яна, никого не лобзал, зато самоотверженно сидел в рубашке и в вельветовом пиджаке все двенадцать часов съёмок. И не знаю как — но не потел!
Боже мой… И я ещё в детстве мечтала стать актрисой?! Как хорошо, что я стала только блондинкой и истеричкой, и на этом успокоилась.
На территории коттеджа в разных её углах медленно обугливались члены съёмочной группы. Чтобы процесс обугливания происходил быстрее, члены были топлесс. Хорошо, что эти члены были исключительно мужскими. Вы уже представили себе эту картину, да? Извращенцы.
По периметру всей прилегающей к коттеджу территории, короткими перебежками передвигался фотограф, который был занят тем же, чем и я: он наблюдал за тем, как проходят съёмки, и тоже делал закадровый фотоотчёт. Периодически кто-то из обугленных членов группы, беззащитно раскинув в стороны руки, и подставив солнцу свой заметно обгоревший топлесс, тихо просил:
— Сфотографируй меня, такого молодого и красивого. Я потом размещу это великолепное фото на сайте гей точка ру. Такая красота не должна оставаться незамеченной.
Фотограф прятался в тень, и оттуда производил несколько выстрелов из своего фоторужья. Возможно, вхолостую. Такая красота нам самим нужна. А геи пусть любуются на Бориса Голубую Луну.
В саду, на детских качелях, тихо и незаметно раскачивался продюсер Александр Бондарев, и иногда вежливо кричал оттуда:
— Санаев, чего мы ждём?
— Солнца, — отвечал Павел Санаев, и устало поднимал глаза к небу.
— А это что?! — вопрошал Бондарев, простирая руку к солнцу. — Лампочка Ильича? Тихоокеанский маяк? Прожектор перестройки? Какое тебе солнце нужно?
— Не такое, — уклончиво отвечал Павел. — Нам нужно яркое. А это какое-то не совсем яркое.
— Дожили… — вздохнул Бондарев, махнул рукой, и яростно закачался на качелях. И предупредил: — Я тебе к смене ни минуты лишней не добавлю.
Солнце, вероятно, достигло нужной яркости, потому что Комар стал активно разминать губы и руки.
— Репетиция! — крикнул Санаев, и обугленный народ тихо, со стонами, начал сползаться к террасе.
— Начали! — дал отмашку режиссёр, и Комар алчно пригубил «падшую женщину».
— Стоп! Солнце ушло!
Обугленные тела потихоньку начали расползаться по сторонам, а Бондарев выразительно заскрипел качелями, но ничего не сказал.
Грузчик Джамшут, к которому я уже привязалась как к родному, посмотрел на небо, и твёрдо изрёк:
— Солнце будет ровно через пять минут.
Мне стало интересно, каким прибором он это определил, и я озвучила свой вопрос.
— У меня есть очко, — строго ответил Джамшут, и уточнил: — Специальное, внутреннее.
— У меня тоже… — тихо похвалилась я, и густо покраснела. — Но я ещё не научилась правильно им пользоваться, и через сколько минут выйдет солнце этим очком не вижу.
— Какие твои годы? — внушил мне оптимизм и надежду Джамшут. — Ещё научишься. Его только тренировать нужно. Активно.
Уточнять подробности я не стала. Ну его нафиг, это солнечное очко. У меня фантазия извращённая, наверное.
— Ещё разок! — крикнул Санаев, и все жалобно посмотрели на Джамшута.
— Солнце уйдёт через пятнадцать минут. Успеем, — успокоил владелец волшебного внутреннего очка, и устало упал на траву.
Дальше все активно и быстро воспользовались нужным солнцем, сняли ещё два дубля, и вопросительно уставились на Санаева.
— Обед! — наконец смилостивился тот, и из каждой рации, которые висели на каждом третьем члене съёмочной группы, донеслось восторженное:
— Обед! Обед! Все на обед!
Ещё через минуту на съёмочной площадке остались только я, и моё недоразвитое внутреннее солнечное очко, которое нужно тренировать. И ещё моя же голова, заполненная до отказа впечатлениями, которые я бережно разложила по полочкам, и очень аккуратно донесла до дома, а теперь и до вас. Если вы не прониклись восторгом, или хотя бы, сочувствием, к героям моего сегодняшнего рассказа — вы чёрствые, бездушные люди, и вам больше не нужно читать мои статьи.
И не надейтесь на отдых, я очень скоро вернусь.
Комментирует Павел Санаев
«На игре» — это моя третья полнометражная картина, и я заметил, что есть такая закономерность: где-то каждый 15-й или каждый 12-й съемочный день в сравнении с остальными происходит из рук вот плохо. Видно, есть какие-то циклы. И в такие дни всегда кажется, что всё как-то ужасно получилось, что всё не так, как хотелось бы, и вообще, зачем я начал снимать это кино… Вот это был один из таких дней. И причиной тому была адская жара… Было, наверное, градусов 35 и никакого ветра. И всё это снималось в гостевом домике, который был под железной крышей. А под этой железной крышей температура была, наверное, все 45 градусов. То есть, там просто невозможно было находиться. И Нодар Сирадзе, который, действительно, снимался в рубашке и в вельветовом пиджаке, единственный, кто стоически всё это переносил. Я думаю, что здесь какие-то южные гены у него сказались... Он сидел и даже не потел. С остальными же была просто катастрофа. У меня, например, через три часа голова перестала соображать вообще. И эта съемка была какой-то безумной именно из-за погодных условий. Всё происходило буквально на автопилоте. И после этого съемочного дня я, помню, уехал с какой-то дикой головной болью… Там все остались на шашлыки, поскольку был реквизиторский шашлык, который жарили там по сюжету, и после которого осталось много мяса. А я сел в машину к водителю, приехал домой, выпил что-то от головной боли и упал. Потому что я вообще сильную жару переношу не очень хорошо, и в этот день мне было очень тяжело.
В сюжете есть, кстати, ошибка: ребята там зажигают, еще не получив деньги от Бориса Сергеевича, это как раз такая сцена, которая помогает проиллюстрировать, что получилось, когда они, наконец, получили деньги от Бориса Сергеевича. Вот они отрывались с какими-то местными падшими женщинами, грубо говоря, по сто, и мечтая почувствовать себя крутыми мололи глюкозу в кофемолке, и девушкам делали дорожки, что якобы это кокаин… А дорвавшись до по-настоящему больших денег, они уже рассекают по Москве на лимузине с дорогими девушками, с настоящим кокаином… И вот тут, в их понимании, жизнь удалась. А в этой сцене было начало. Начало их падения.
Что касается света. В кино есть очень важное свойство: кадры должны совпадать по свету. Ведь сцена должна смотреться на экране единым целым, и у вас не может быть так, что один кадр герой говорит что-то и лицо у него освещено ярким контрастным солнцем, а отвечает ему человек, когда солнце уже зашло за облако, и на лице у него тени совсем нет. В таком случае кадры не сойдутся по свету между собой. Поэтому в кино очень следят, чтобы освещение при съемках разных кадров было примерно однородным, то есть если это облачный свет — значит, это облачный свет, если это яркое контрастное солнце — значит, это яркое контрастное солнце. И вот есть такое выражение: ждать солнце. Имеется в виду — ждать того состояния солнца, которое нужно для съемки. И помощник оператора смотрит на солнце в такое темное стекло, которое раз в пять темнее, чем самые темные солнцезащитные очки. То есть, через него смотрит на солнце, и видит — движется облачко к солнцу или нет. И говорит, через сколько минут облако закроет солнце, если нужно солнечное освещение или наоборот, как скоро облако откроет солнце, если нужен контрастный свет. И поскольку мы это всё начали снимать в яркое солнце, поэтому нам все время нужно было это яркое освещение. Как только малейшее облако закрывало солнце, значит стоп, ждем… Джамшут достает волшебное очко, прикладывает его к глазу и говорит: так, ну ждем еще 10 минут, через 10 минут облако уйдет. Или смотрит и говорит: нет, сейчас не снимаем, не успеем — облако закроет солнце. И вот по этому наш продюсер вынужден был нервно качаться на качелях… Но никуда от этого не деться.
