Читать ранее:
Глава тринадцатая: Вечерний разговор
Это реальная фотография 1929-го года, мы нашли её в краеведческом музее Териберки. Она снята почти с того же места, где стояли и мы, снимая общий план с домом в начале фильма. Мы даже меряли, сводили эти два кадра один с другим – наш общий план с этой фотографией. И стало ясно, что человек, который сделал фотографию, был чуть выше нас, на каком-то следующем уступе горы.
Самое любопытное в этом совпадении, что мы сперва решили, откуда будем снимать этот общий план, наметили точку для штатива – и только позже натолкнулись на фотографию в краеведческом музее. Меня даже поразило такое совпадение взглядов на панораму Териберки.
Так что здесь реально абсолютно всё, кроме одного объекта: того самого дома, который мы понимаем как дом Николая. Всё вокруг – реальные объекты, хотя некоторых сейчас и в помине не осталось, разве что гнилые фундаменты… Надпись здесь была другая: «Териберка. 1929 год». «1929 год» мы сохранили, а «Териберку» точно таким же шрифтом заменили на «Загорье».
А дом, значит, нарисовали с уже готовой декорации?
Нет. Срисовывать декорацию не было нужды: всё-таки на дворе уже 2013-й год, прошло почти сто лет со времён фотографии. Дом мог измениться, появились второй этаж, крыло, флигель, добавилось какое-нибудь крыльцо… Так что на это мы закрыли глаза. Человек, которого мы специально наняли для этой работы, нашёл на старых фотографиях несколько домов – и вот этот показался нам самым достойным.
Впечатление такое, что это разворот какого-то журнала.
А это две фотографии. Безымянный фотограф снял два кадра, напечатал их, склеил вместе – и получил панораму Териберки. Отсканировав, мы её немного увеличили: сама фотография в реальности чуть меньше. Сильнее увеличить уже не могли, потому что тогда потерялось бы качество изображения.
Вообще говоря, этот эпизод был значительно длиннее, наверное, минуты на полторы, что очень много для экранного времени. Я хотел уйти от этого специального взгляда на фотографию, увидеть её как бы опосредованно. В той концовке, что была прежде (я опять отсылаю вас к эпизодам, не вошедшим в фильм, но доступным на диске), за стол со взрослыми садился Ромка. Сейчас сцена заканчивается непосредственно перед этим, отец его зовёт: «Давай, иди сюда, чё ты там!..»
А дальше было так: мальчик садился рядом с отцом, тот его обнимал: «Сынуля, ну что, поедем в Москву?» – и, открыв новую бутылку, наливал себе, затем Лиле. Но Лиля отказывалась: «Я больше не буду, всё», – вставала из-за стола и уходила. Обойдя за спиной Дмитрия, она брала со стола эту фотографию – и уносила в комнату, туда, где над комодом висит «иконостас» родственников Николая. Вешала там её на стену, и в этот момент лучи от фар подъехавшей машины стегали её по лицу. Она бросала в окно взгляд: что там, кто там? – и выходила из кадра на веранду. После чего мы с камерой медленно к этой фотографии приближались. И вот тут-то только мы и могли её разглядеть в такой же практически крупности.
Но всё это было очень длинно. Тем более мы уже ждём, когда приедет мэр. Он же сказал: «Давай, поворачивай к этому, который под горой», – понятно, что должен с минуты на минуту объявиться, зритель это чувствует. Поэтому сцена не могла быть столь длинной, какой она была, а она и без этого удалённого куска остаётся обширной. К тому же ритм этого приближения к фотографии был очень медленный и тормозил наш выход на улицу. Тут ещё нужно было придумать какую-то хореографию шумов, какие-то реплики Николая и Дмитрия, доносящиеся с веранды: «Кто это там на ночь глядя?» – «Ну-ка, пойдём глянем» – «Да ладно, я сам»… Это всё очень вязко было, сцена теряла всякий ритм.
Короче говоря, в монтаже я решил отказаться от наезда на эту фотографию совсем. И когда мы отрезали всё после реплики Николая, адресованной Ромке: «Иди сюда, чё ты там?» – всё очень хорошо сложилось. Ритм этих сцен запружинил вдруг. Это было правильное решение. Тогда-то и стало ясно, что придётся доснять этот кадр с фотографией в рамке. Что мы и сделали специально уже весной, в Москве.
Выходит, по первой задумке зритель поначалу не понимает, на что смотрят герои, сама фотография появляется позже? То есть это был ещё один момент с «интригой», о которой я уже говорил при встрече с постом ДПС и которая потом особенно явно проявится на пикнике в случае с автоматом?
Интрига в том смысле, что зрителю не дают её увидеть сразу? Ну да, наверное, можно говорить тут об интриге, хотя главная причина: не резать этот план на части, не спешить демонстрировать тот предмет, которым увлечены персонажи, а предоставить зрителю возможность увидеть его несколько позже. Одним словом, в первом режиссёрском решении этого эпизода именно здесь фотографии не должно было быть. И поскольку я отказался от финала этой сцены, пришлось доснимать фотографию отдельно.
Мы пригласили Вдовиченкова и Серебрякова на досъёмку. Поставили ту самую столешницу, засыпали её хлебными крошками, табаком, пеплом от сигарет, художник по реквизиту раздобыл посуду, тарелки намазали какой-то едой… В общем, собрали все те же элементы, что были у нас и в Териберке, создали ту же атмосферу. И сделали захлёст, запустив камеру чуть раньше, ещё перед тем, как Вдовиченков рукой смахивал это всё в сторону, – чтобы потом можно было войти склейкой в этот план в любом месте.
Да, и ещё мы повесили лампу с люстрой над столом – у нас же вечер. И когда увидели, как эта лампа отражается на фотографии, нам это показалось прекрасным: будто солнце садится!..
Думаю, на подсознательном уровне этот «закат» действительно работает. Но если отражается лампа, почему не отражается камера?
Всё дело в ракурсе. Закон зеркальных отражений: угол падения равен углу отражения. Камера находится над головой Вдовиченкова, но себя она не увидит.
Отличная, конечно, история про такой простой, казалось бы, кадр.
Вас не смущало, что Серебряков здесь на какую-то долю секунды лишается головы? Вы не просили оператора это исправить?
Это не принципиально. Так было во всех дублях. Меня не смущает, когда режется лоб, это абсолютно нормально. Композиционно герои уравновешены. Тем более что это совсем непродолжительный момент, скоро уже Серебряков садится – и они останутся на одном уровне.
Всю эту огромную сцену мы играли полностью до конца и, кстати, несмотря на две склейки – на Лядову и на фотографию – это один и тот же дубль. Я долго не хотел разрезать его фотографией, она здесь появляется только потому, что просто необходима, я уже об этом сказал. Но в длине самой сцены я никаких пауз не подрезал. Иногда, когда ты уходишь склейкой на другой план, ты можешь за кадром немного подвинуть звук: допустим, поплотнее его сделать, что-то подсократить. Но здесь в этом просто не было нужды, потому что чувствуется живой ритм сцены: «Ты не лезь!» – «А ты не ори!» – и длинная пауза, длиннющая, он долго так осоловело смотрит на неё… И мы не знаем, чего сейчас ждать. Мне всё это очень нравится.
В кадре появляется бутылка: вам было важно, чем поить персонажей? Разрешается ли, кстати, показывать водочную этикетку?
Показывать марку нельзя, как я слышал, поэтому мы за этим следили, конечно. Мы взяли за основу форму бутылки «Зелёная марка», соскоблили этикетки – и на всякий случай сочинили свои бренды: «Шишкин» и «Сосновая». Такие вот шутки внутри группы. Новые этикетки мы также старались особенно не показывать, хотя и наклеили их на огромную партию «водки»: она у нас часто в кадре открывается.
Мне очень нравится, как оба парня сделали эту сцену, и Володя, и Лёша. Лёшу сейчас даже на слёзы пробьёт, и он их сдержит так… Он как бы спрячет их за бравадой: «Чё ты, чё ты вообще? Ты психолог, что ли?» – а этот его утешает… Эта сцена, конечно, дорогого стоит.
Для меня Серебряков вообще один из кумиров детства: в конце 80-х он сыграл каратиста в фильме «Фанат», на мальчишек эта роль тогда серьёзное впечатление производила. Так что мне прям лично за него приятно, что он в такого артиста с годами вырос!..
Любопытный кадр. Как в руках у Лядовой оказался этот помидорчик?
Во-первых, мы сняли Лядову во всей длине этой сцены, целиком, всё время, пока она слушала. Все её реплики, буквально с того момента: «Коль, ну хватит… Да видел он уже…» Она все пять минут сидела за столом и следила за происходящим. Чтобы её чем-нибудь занять, придумали, что она жуёт помидор. Мне нравится это: она очистила его от кожуры, ест, у неё там сок потёк – и потом она его вытирала по рукам, но этого уже нет в монтаже.
Мне вообще казалось, что кадр с Серебряковым и Вдовиченковым разрезать не нужно. Я и здесь не хотел его разрезать, я бы его так до конца и держал – один и тот же дубль. Но необходимо было присутствие Лядовой. Пока мы видели её в этой сцене один только раз, когда она говорит: «Ну, началось…» А в следующий раз увидим, когда Серебряков пойдёт за новой бутылкой, а она его окликнет: «Коль, может, хватит уже?..» И просто ритмически необходимо было ещё одно её появление, это вынужденная мера.
Я выбрал момент, когда она сидит молча и слушает. Традиция подсказывает, что клеиться надо, когда актёр произносит какую-то реплику, а тут она все свои реплики произносит за кадром, а когда мы её видим – просто молчит. Мне кажется, это хорошо: человек, который наблюдает или просто слушает кого-то – это всегда интересно.
И у Серебрякова, и у Вдовиченкова – часы. Мне казалось, они вышли уже из моды. Вроде бы многие представители среднего класса заменили их мобильными телефонами…
Значит, это последние из могикан, последние, кто их ещё носит. Хотя погодите, разве в высоких сферах часы не исполняют свою роль уже как атрибут, свидетельствующий о статусе хозяина? Иначе зачем на запястье цеплять какие-нибудь «Breguet» за тридцать тысяч долларов? Неужто затем, чтобы следить за временем?.. У нас тут, конечно, другой случай: адвокату они нужны, наверное, как и галстук, для создания имиджа, а Николай, скорее, по привычке их носит.
Кстати, вы затронули очень любопытную тему: на самом-то деле в кино часы – это хлопотное дело, с ними всегда возникают проблемы: их же нужно постоянно корректировать. И мы в каждом дубле возвращали минутки – был у нас специальный человек, который следил за этим.
Вы серьёзно?!.
Конечно. Может случиться так, что в кадре – портрет человека, а за его спиной – часы. Ты снял первый дубль, потом дошёл до восьмого, потом, допустим, переставился на другого персонажа. За всё это время прошли какие-то минуты, порой значительные. И если в монтаже у тебя попадут фрагменты из первого дубля и из восьмого, то минутная стрелка будет плясать то вперёд, то назад. Поэтому если в кадре есть часы, то за ними надо непременно следить.
Нет, настенные часы – это понятно. Но кто увидит время на наручных?!.
На большом экране такое возможно. Эта сцена снималась всю ночь, часов с десяти вечера до утра, пока было темно за окном. Но мы условились, что в этом эпизоде у нас (допустим) 10:20 вечера. После каждого дубля у нас происходили какие-то поправки, новые согласования, коррекции, но вот звучало: «Всё, приготовились к съёмке!» – и за минуту до старта к актёрам подходил человек и отматывал часы на 10:20. Он даже раздражал их этим.
Константин Тищенко этим занимался, наш скрипт супервайзер. Он следил за преемственностью от кадра к кадру, от эпизода к эпизоду, чтобы и в декорации всё было на своих местах, и элементы одежды совпадали (если в одном кадре ворот повёрнут так, то и в следующем он должен быть повёрнут так же). После каждой съёмки он фотографировал пространство и объекты в нём, а потом по этим фотографиям сверял: вот в прошлый раз это было так-то. И в частности, он спрашивал меня: «Сколько сейчас времени?» – я ему в ответ: «Поздний вечер, где-то около одиннадцати. Давай, пусть будет 10:20, например». И он уже знал, что на часах в каждом новом дубле должно стоять 10:20.
Вот здесь Лядова повернулась, смотрит на вставшего Серебрякова. Серебряков действительно вставал?
Да, вставал. Они играли сцену полностью, неважно было, на кого смотрит камера.
Обожаю этот момент. Вот она только произнесла своё «Коля…» – а сразу понятно: человек пошёл за ещё одной бутылкой.
Да? Сразу было понятно, что он за водкой встал?
Безусловно, по её интонации. Я от души улыбнулся.
Заметьте: бутылка водки замороженная – инеем покрыта!
Да, видно, что она ледяная. И это тоже замечательная деталь: нужно было не забыть заранее положить бутылку в холодильник!
И не одну, а на несколько дублей. С десяток замороженных у нас точно было. Я уже говорил, что этот кадр был длиннее: он подходит к холодильнику, достаёт из морозильника бутылку, садится за стол, потом входит мальчик, садится рядом с ним, продолжается диалог, Николай снова разливает всем, Лиля отказывается, выходит из-за стола и так далее… И в каждом новом дубле у Серебрякова в руках была новая бутылка – он ведь её откупоривает. Внутри бутылки была вода, но пробка была реальная.
А пробки тоже специально делали?
Реквизитор делал их по заводской технологии.
Вы для себя как-то прикидывали – это вторая их бутылка или третья?
На столе, по-моему, у нас уже было две… Хотя я не помню точно. Да, думаю, третья.
Это вопрос о степени опьянения в кадре. Мужики-то они крупные…
И пьют они всё-таки на троих: Лиля хоть и скромно – как девушка, особенно не злоупотребляет, но всё-таки их трое. Так что наверняка две они уже прикончили.
К тому же если пойти логическим путём, говорить вот так «Коля…» из-за второй бутылки как-то не солидно. Вообще, все звучавшие в адрес фильма обвинения, что у вас «много пьют», какие-то беспочвенные: что там пить-то?..
Вот и я думаю: совершенно беспочвенные.
Читать далее: Глава пятнадцатая: Визит мэра
