«Левиафан». Разбор по косточкам. Глава 12: Тайная вечеря

Новая глава нашего грандиозного цикла по-своему сенсационна. Мало того, что режиссёр высказывает здесь свои соображения по поводу Власти в лице персонажа Романа Мадянова, так ещё признаётся в том, что одна из сцен «Левиафана» снималась… в Храме Христа Спасителя!..
Полную версию этого разговора – книгу Максима Маркова «Левиафан. Разбор по косточкам. Режиссёр Андрей Звягинцев – о фильме кадр за кадром» - выпустит в обозримом будущем издательство «Альпина Паблишер».

Читать ранее:

Глава одиннадцатая: Тишина после бури

Глава десятая: Суд

КАДР №73

В графинчике что?

Вода. В этой сцене не было необходимости пить водку по-настоящему.

А значок «Единой России» вы на мэра повесили настоящий?

Да, настоящий значок.

А у кого взяли?

Нашли. Я даже не знаю, где его раздобыли. Но в любом случае: есть же место, где их производят. Договориться и приобрести значок – один, второй, сколько нужно – не составляет труда. Это задача ассистента режиссёра по реквизиту. Он должен уметь достать, сыскать, заказать (а если нужно, то и изготовить по образцу) всё, что должно быть в кадре, весь «вещный мир» фильма.

Не было ощущения «а может, не надо»?

Нет. А почему не надо?.. У меня аргумент простой: как может сегодня мэр большого городка не быть членом партии «Единая Россия»?.. Партии-маркера, призванной и придуманной только затем, чтобы отделить «чистых» от «нечистых» или своих от чужих. По-моему, это очевидно для половины страны. И, разумеется, не подлежит никакому сомнению, что наш мэр лоялен в отношении верховной власти. Наверняка (или давайте мы это только предположим) перед нами такой человеческий тип, который лишь демонстрирует свою лояльность – что, конечно же, свидетельствует о его лицемерной натуре. Вот смотрите: я либо искренне предан делу своей партии и свято верю в то, что происходящее в стране – во благо её граждан, и тогда я честен, но и глуп одновременно, поскольку не вижу очевидного; либо я только демонстрирую преданность намеченному курсу – а если я демонстрирую то, чего во мне нет, и делаю это из корысти, значит, на самом деле кого-то я вожу за нос. Значит, я – лжец. А ложь с лицемерием всегда заодно.

Человек, который ставит другого под ствол, угрожая ему смертью, – преступник. Какие тут могут быть разночтения? Но почему-то он сидит в кресле градоначальника, а не в тюрьме. Чем может обернуться власть, если сплошь и рядом будет состоять из такого вот человеческого материала? Разве может такая власть быть достойным инструментом создания в стране условий для процветания граждан? Всё это риторические вопросы, я это понимаю, но не задать их – пусть в пустоту – тоже не могу.

Почему государство так устроено, что без конца, из века в век нужно напоминать людям о том, что человек – мерило всех вещей?!. Если человек становится для тебя разменной монетой, если ты на костях строишь «благое дело», если используешь человека как средство, то каких других эпитетов ты заслуживаешь?..

Есть ещё одно меткое определение для этого, его можно найти на страницах Книги Иова: «Земля отдана во власть нечестивцев». Попробуйте не согласиться с этим.

КАДР №74

Тут вы тоже спрашивали, что из еды приготовить?

Я помню точно, что сказал: «Мадянов будет пить, а вы будете всё это время есть. А просидим мы здесь несколько часов, потому что сперва будем снимать Романа, потом переставимся на вас. У нас есть для стола то, сё, пятое, десятое…». И актёр сам выбрал, что он будет есть. Наелся блинов, как на Масленицу.

Я знал, что сначала надо снимать Романа, потому что у Валерия Гришко здесь значительно больше текста: время поможет ему распределиться, расставить какие-то свои акценты в сцене; к тому же, он не столь бывалый актёр, как Мадянов. Например, на «Елене» я понимал, что первым надо снимать Смирнова, а потом Маркину. Потому что за время, пока мы делаем пять-семь дублей на Смирнова, Маркина только «входит» в сцену. Когда мы переставляемся, первый её дубль всегда немного стрессовый, а вот ко второму-третьему она уже «набирает массу». Есть актёры, которых надо снимать первыми, а есть те, которым надо «нагулять аппетит». Маркина, например, такая.

Мне показалось, что и Гришко нужно время для того, чтобы «войти» в сцену. Это был его первый съёмочный день в фильме, и потому это было важно.

КАДР №75

Освещение в этой сцене гораздо темнее всех предыдущих сцен, это бросается в глаза. Такая темнота обоснована встречей «злых сил»?

Нет, в первую очередь она обоснована интерьером. Это Храм Христа Спасителя.

Да вы что!.. «Левиафан» снимали в Храме Христа Спасителя?!.

Да, это ещё один эпизод, который был снят в Москве. Есть там огромная трапезная с небольшими окнами, завешенными тяжёлыми шторами… Вернее, там множество таких пространств для трапезных, мы обошли три-четыре больших зала и выбрали именно этот из-за фрески, которую вы увидите в финале сцены. Именно из-за неё. Мебель и прочие атрибуты – это всё оттуда.

Но мы, естественно, нигде не указываем, что это именно Храм Христа Спасителя; нигде мы не говорим, что наш мэр приехал в Москву, в этом просто нет необходимости. Он пожаловал в трапезную к своему местному архиерею, так что в пространстве нашего фильма застолье это происходит где-то там, на Севере.

В этой трапезной акустика прекрасная, кстати.

То есть звук с площадки?

У нас весь фильм сложен из живого звука.

КАДР №76

КАДР №77

Иногда здесь чувствуются мимолётные движения камеры – вот Мадянов, например, потянулся… Они для чего нужны?

Мы называем это «дыханием камеры». Она не на плече, она стоит как вкопанная на штативе, но «голова» у неё «расслаблена». И Миша поводит ею, как сам чувствует: нужно – повернёт правее, нужно – левее… Если необходимо уследить за незначительными движениями актёра, то он готов немного поддержать это движение.

Выходит, сам Кричман стоит за камерой? Не камерамен?

Не бывает такого, чтобы за камерой стоял кто-то другой, кроме Кричмана. В этом смысле Михаил в высшей степени ответственный человек. Он не может уйти с площадки, сказав кому-то: «Поставьте свет такой-то» или «Ну ты там сам как-нибудь сними». Это исключено. Когда он это сделает, я первым скажу: «Миша, пора на пенсию».

Он согласовывает с вами это «дыхание камеры»?

Когда бы он успевал это сделать? Нет, конечно, это его процесс.

КАДР №78

«Не волнуйся ты, всякая Власть от Бога. Пока Богу угодно, беспокоиться тебе не о чем»

А вот и та фреска, из-за которой вы выбрали именно эту трапезную…

Тайная вечеря. По сути, они сидят за одним общим столом… Мне казалось, это очень сильно сработает, как преемственность: вот они, первые апостолы, а вот и новые… Кто же ещё священство, как не последователи апостолов?..

Можно ли было в этом кадре обойтись без паренька, подающего блюда?

Да, вполне. Можно было склеиться на следующий эпизод и без его появления. Однако он привносит в кадр некий новый элемент, новое событие, и как раз по этому простому жесту (что-то там он ставит на стол), по его взгляду на архиерея мы можем легко здесь склеиться и двигаться дальше. Но дело в том, что появление этого паренька обусловлено было ещё и тем, что его фигура обеспечивала нам переход к эпизоду, стоящему в сценарии после диалога мэра с архиереем и завершающему сцену в трапезной.

Было так. Парень входил в кадр, ставил на стол, не знаю, корзинку с хлебом, едва приметно кивал головою архиерею на его какое-то молчаливое распоряжение и уходил из кадра влево. За собой он «тянул» нашу камеру, а мы стояли на длинной – метров семь – панораме и, следуя за ним, выкатывались к дверям, ведущим из трапезной. Не успевал он открыть их, как внутрь врывалась женщина (в сценарии – «Бабка»), которая тут же бросалась к архиерею: приближалась к столу, падала ниц. «Ох, батюшка, ох, милостивый, благослови Христа ради!» – «Господи, да кто ж её сюда пустил-то?» – говорил архиерей, однако возлагал руку ей на голову, благословлял. Она вставала и, кланяясь в пол, что-то там ещё причитая, удалялась. Вот такой был эпизод.

Паренёк являлся тут связующим элементом, обеспечивал своего рода транзит из одной сцены в другую. Можно было решить это как-то иначе? Конечно. Но подумавши, мы решили, что сделаем именно так: одним планом и его выход, и это вот столкновение в дверях на достаточно уже общем плане, и потом – спешным шагом – «бабка» эта «возвращает» камеру обратно к столу. Справа архиерей, слева мэр, а между ними – ища для целования руку священнослужителя, «бабка» просит о благословении...

На правах анекдота расскажу вам один курьёзный случай в связи с пробами. Обычно мы рассылаем актёрам фрагменты сценария, когда ждём их визита. Для проб на эпизоды, равные этому, отправлять почтой единственную реплику нет нужды; для этого кастинг-директор Эля Терняева скопировала из сценария всю эту коротенькую сцену, распечатала страничку и вручала её претенденткам на роль. И вот одна актриса взяла в руки текст, положила его перед собой и, тяжело вздохнув, говорит: «Когда ты молода – мечтаешь сыграть Офелию, со временем рассчитывать остаётся только на Гертруду, а потом вдруг приходишь вот так на пробы, тебе дают текст, а там написано: “Бабка”. И уже никаких иллюзий».

После этого визита Эле от меня досталось: «Разве можно передавать текст, даже не заглянув в авторские формулировки? Ведь они – для тебя, для художника по костюмам, для группы, но уж точно не для актрисы».

Эпизод мы сняли, но в итоге я его удалил. Первое соображение (и даже не первое, а одно из) – по части плотности: эпизод показался лишним довеском, разбавляющим концентрацию предыдущей сцены. Визуальное решение тоже на поверку обернулось не самым интересным, каким-то традиционным, что ли; избыток «пустоты» висел в кадре: «идём» к дверям, встретили нового персонажа, с ним уже возвращаемся на исходную точку… Всё это выглядело нарочитым и выморочным даже по мизансценическому решению. Ясно было уже на съёмке: план этот – не самое лучшее, что у нас есть. Тот случай, когда решение, за столом кажущееся тебе достойным, на площадке тебя разочаровывает.

Вообще, в этот раз я поймал себя на том, что в монтаже иногда правильно бывает врываться как бы в самую гущу диалога – не стесняться отрезать даже несколько реплик по началу эпизода или по его концу. Ловишь себя на чувстве, будто твои герои в начале эпизода только разгоняются к сцене – не стесняйся войти в неё позже. Главное – не выплеснуть с водою ребёнка, важных каких-то, ключевых слов или положений; остальное – не существенно. Даже если тебе всегда нравился вход в сцену, как он был придуман, как он был воплощён – не имеет значения; если «висит», если кажется пробуксовкой – безжалостно удаляй. Основа сцены – это её ритм, он куда как ценнее всех твоих «слабостей». Когда ты врезаешься в самое пекло эпизода, отрезаешь блёклое начало сцены или значительный кусок в финале, когда вот так сшибаешь, склеиваешь несколько таких кусков – чувствуешь вдруг, как проявляется какое-то новое свойство материала.

Эпизод с «бабкой» был определённо лишним. Характеру архиерея он бы ничего не прибавлял, только излишне окрашивал бы его в гротескные тона. Притом в моих глазах архиерей наш ничуть не является фигурой гротескной, это совершенно реальный, абсолютно узнаваемый персонаж. Однако же были такие зрители, кто говорил: «Слишком гротескно», «Таких архиереев не бывает» – и прочую ерунду, которую смешно даже комментировать. Судачат о гротеске в случае с архиереем, я заметил, либо священники, либо так называемые «православные», от других зрителей я такого не слышал.

Служка, кстати, паренёк этот – не из массовки, он из наших, из административной группы. А выбрал я его потому, что очень юный и светлый он человек: из глаз его лучилась ещё вера в человека и в собственную перспективу!..