Основная целевая аудитория британского кинорежиссера МакКензи — юные интеллигентные барышни, которые ходят в кинотеатры исключительно ради того, чтобы порыдать, однако боятся покупать билет на «Сумерки», видимо, переживая за оскорбленное чувство вкуса и репутацию, что обязательно пошатнется, если они наткнуться в кинозале на своих друзей и знакомых. Очевидно, что «Последняя любовь на земле» сделана умным человеком, который верит ровно в две вещи — концепт и любовь. За концепт тут отвечает здешняя болячка — по сюжету в разных странах, на каждом континенте люди в самом буквальном смысле лишаются чувств — каждого из пяти, одного за другим. Что касается любви, то она здесь, как и положено сентиментальным мелодрамам для девочек, в банальности: теряя поочередно зрение, слух, обоняние, осязание и вкус, у героев остается тот самый вынесенный в название perfect sense, который не задушишь, не убьешь.
В городе внезапно вспыхивает эпидемия слепоты. Главных героев, ослепшего доктора и его зрячую, но притворяющуюся слепой жену, сгоняют в карантинный блок, где супружеская пара на протяжении двух часов хронометража пытается сохранить человеческий облик. Сильно усложняет задачу скудный провиант и гнусный бармен с авторитарными замашками, решающий в какой-то момент насильно прикарманить еду, дабы потом обменивать ее на женщин. Это отчаянно красивое и столь же банальное моралите — экранизация важного романа нобелевского лауреата Сарамаго, снятая бразильским режиссером Мейреллишем, который последние десять лет весьма наглядно демонстрирует своими фильмами, как выглядит горе от ума. В «Слепоте» автор изощренно рифмует агнозию и агностицизм, стремится чуть ли не каждый кадр стилизовать под классическую живопись, под конец грозит пальчиком и в перерывах между декламированием Евангелия начинает причитать про то, что «смотреть — не значит видеть». Очень, что называется, познавательно.
Сначала грянул гром: над головой сгустилась тьма, сотканная из грозовых туч, небо рассекло молниями, тысячи встревоженных птиц взметнулись по направлению к простому рабочему Кертису, по лицу которого в этот момент стекали желтые, похожие на машинное масло капли. Наблюдая за торнадо, который неотвратимо приближался к дому, Кертис попытался закричать. Но не смог. Как это часто бывает, когда снятся ночные кошмары, он лишь прерывисто дышал, издавая тихое мычание. Свой персональный апокалипсис Кертис переживал каждую ночь. Ровно до тех пор, пока местный психиатр не выписал ему успокоительные таблетки, после которых, правда, стало еще хуже. Когда дурной сон стал наслаиваться на реальность, Кертис решает построить во дворе своего дома укрытие от торнадо — на всякий случай. Поначалу, глядя на совершенно гениально солирующего здесь Майкла Шэннона, на его дрожащие руки и на бегающий в панике взгляд, сложно отделаться от мысли, что фильм удивительного режиссера Джеффа Николса исследует природу человеческого безумия. Но это не совсем так. «Укрытие» очень точно рассказывает об иррациональной тревоге, рождающейся из повседневного спокойствия; тревоге, которая однажды соткалась в апокалипсис.
В основу во всех смыслах последнего фильма венгерского режиссера Белы Тарра, легла байка о Фридрихе Ницше, который якобы в 1889 году стал свидетелем избиения лошади извозчиком. Если верить легенде Ницше бросился к лошади, обнял ее, а после этого замолчал навсегда, проведя последние одиннадцать лет своей жизни в больнице для душевнобольных. О судьбе хозяев несчастного животного Тарр рассказывает на протяжении 150 минут экранного времени. Пока за окном свистит непрекращающийся ветер, главные герои — сухорукий крестьянин и его молчаливая дочь — влачат рутинное существование, как к тому привыкли. Каждый день для них — это очередь ритуалов: одеться, сесть за стол, съесть треклятую картошку, набрать воды, накормить лошадь, раздеться и лечь спать снова. Вскоре подобно тому, как встреча с лошадью разрушила мир Ницше, разрушается и мир вокруг главных героев. На шестой день вода в колодце закончится, лошадь сдохнет, ветер умолкнет. От привычного мира не останется ничего, кроме пламени керосиновой лампадки, которая к финалу навсегда погаснет.
Перехваленная сверх всякой меры «Меланхолия», надо признать, действительно очень и очень красива. Ларс фон Триер снял идеальный фильм для впечатлительных девочек с культурным багажом и двумя высшими гуманитарными образованиями. Мир здесь не погружается во тьму, как у Тарра, он встречает ослепительно прекрасную Меланхолию, что несется в сторону Земли, дабы устранить главное ее несовершенство — жизнь. Перед тем как придет неминуемый конец всего сущего, режиссер познакомит нас с героиней Кирстен Данст, розовощекой невестой, грезящей накануне свадьбы об Армагеддоне. Ее мечты, как увлекательный экскурс в культурологию: Вагнер, Тарковский и Брейгель с Де Садом поочередно помашут зрителю ручкой, передавая свои «приветы». Пока арийская красавица Данст будет воодушевленно хлопать ресницами, смотря на небо, еврейской наружности актриса Генсбур примется носиться в раздражающей панике, моля Бога о пощаде. Но Бог молчит. Или умер, как предсказывал любимчик Триера Ницше. А быть может, он и есть — Меланхолия, которая, как когда-то Грейс в «Догвилле», всего-навсего делает этот мир чуточку лучше.
Этому страшному до дрожи и печальному до слез фильму многие ошибочно предписывают «j-horror» в графе «жанр». Дальше всех, конечно, пошел Уэс Крэйвен, спродюсировавший в 2006-м году дубовый голливудский ремейк, не имеющий к выдающейся картине каннского любимца Киеси Куросавы ровным счетом никакого отношения. Оригинальный «Пульс» не столько ужастик, сколько элегия — грустная, пропитанная метафизикой апокалиптическая сказка о темноте, призраках и добровольном отчуждении в эпоху Интернета. По сюжету Японию поражает компьютерный вирус, лишающий владельцев компьютеров воли к жизни. Токио захлестывает оглушительная волна самоубийств, двери многих квартир оказываются оклеенными красным скотчем, численность населения начинает резко падать, а стены с каждым днем покрываются новыми списками пропавших без вести. Смерть, судя по призракам, что с обреченным видом разгуливают по городу, — это не конец одиночества. Это лишь преддверие ада, который, если верить Куросаве, похож на маленькую закрытую комнату с мерцающим монитором посредине.
Лучший фильм Альфонсо Куарона сделан по мотивам романа-антиутопии Филлис Дороти Джеймс «Дитя человеческое». По сюжету в 2009 году ни с того ни с сего прекращают рождаться дети. Из-за тотального бесплодия к 2027-му мир погрязает в анархии, и только правительству Великобритании удается сохранять порядок за счет довольно жесткого антимиграционного законодательства. Главный герой фильма, Тео — в прошлом был антиглобалистом, после развода, как это часто бывает, заделался пофигистом. Жизнь его в одночасье меняется, когда вдруг объявляется бывшая жена с настоятельной просьбой помочь перевести через границу молодую беженку Ки — возможно, единственную на всей планете беременную. Из современных фильмов-катастроф этот, пожалуй, самый убедительный. То ли из-за камеры гениального Любецки, то ли благодаря режиссерским талантам Куарона расхожая фраза про будущее, которое здесь, в настоящем, получила свое идеальное воплощение. Крах цивилизации Куарон показывает с профессиональной отстраненностью корреспондента ежедневных теленовостей — и не поверить в эту пессимистичную сводку из 2027-го довольно затруднительно.
Недобрый австрийский режиссер Ханеке пророчит закат европейской цивилизации практически в каждой своей картине. Во «Времени волков» он делает это с максимальной наглядностью. Хрупкая француженка Анна (муза автора, традиционно потрясающая Изабелль Юппер) приезжает с мужем и двумя детьми в свой загородный дом. К своему удивлению они обнаруживает у себя на пороге агрессивного незнакомца с ружьем. Разъяснительного диалога не состоится — глава семейства получит пулю в лоб, детям и матери будет позволено уйти. В надежде найти помощь испуганная семья ринется в сторону железнодорожной станции. Но добравшись до нее, поймет: цивилизации, какой они привыкли ее видеть, больше не существует. Социум рухнул. Нет больше ни денег, ни правительства, которое тебя бережет. Осталось лишь множество беспомощных людей, таких же беженцев из ниоткуда в никуда, вынужденных сражаться с миром и друг с другом за кусок хлеба и глоток воды. В итоге, разделяя общее на всех время волков, благовоспитанные европейцы, уже практически готовые на то, чтобы друг друга сожрать, в душе надеяться на пришествие поезда, который, по слухам, должен завтра-послезавтра остановиться рядом с их обреченным полустанком.
Ричард Келли, как и многие его коллеги, тоже неровно дышит к Армагеддону. В небезызвестном «Донни Дарко» школьник послушно отсчитывал 28 дней до своего персонального апокалипсиса. В «Посылке» по Америке гуляла кнопка, нажав на которую, ты одновременно убиваешь незнакомца и получаешь за это денежное вознаграждение (несложно догадаться, что в любом капиталистическом обществе по такой кнопке будут долбить до тех пор, пока выживших не останется). В «Сказках Юга», которые по какой-то невероятной вселенской глупости были в свое время освистаны на Каннском кинофестивале, мир давно уже провалился в тартарары. Успела даже случиться Третья мировая война. В качестве завершающего аккорда не хватает только социальной, экономической и природной катастрофы, к которым Ричард Келли заботливо ведет тебя за ручку. Если майя правы, пожалуйста, пусть все будет так, как в «Сказках Юга» — с распевающей американский гимн Ребекой Дель Рио, с танцующей эротичное танго Сарой Мишель Геллар, с расплывшейся на губах Шона Уильяма Скотта довольной улыбкой и шумным фейерверком, предвещающим, что конец — это, прежде всего, начало чего-то по-настоящему нового.
