Интервью с Ренатом Давлетьяровым

— Первый вопрос касается недавнего высказывания Анатолия Максимова о том, что интернет сегодня стал могилой отечественного проката. Как вы относитесь к этому?
— Солидаризуюсь с этим мнением. Мы близки к этому, поскольку в нашей стране не происходит реальных процессов в области ограничения видеопиратства через интернет, чего не скажешь о той же Европе или США. К сожалению, в нашей стране эти процессы тормозятся, в том числе и лоббизмом больших интернет-групп. Считаю, что все это несет огромную опасность, поскольку мы снижаем количество зрителей и криминализуем таким образом население страны, потому что в рамках действующего законодательства то, что происходит, не является законным.
Справедливости ради надо сказать, что мнение насчет легализации или борьбы с бесплатным доступом к контенту имеет различные направления и в мире. В среде социал-демократов Европы, Южной Америки, той же Африки существует мнение о том, что образовательный процесс среди неимущих слоев населения должен осуществляться через интернет, таким образом облегчая доступ к культурным ценностям. Здесь есть, конечно, лукавство, потому что цивилизационное наследие человечества составляет много тысяч лет — пожалуйста, наслаждайтесь этим культурным наследием, а не новыми, дорогостоящими субъектами продаж, которые примешиваются в общее культурное наследие. Условно говоря, Стивен Спилберг или Тимур Бекмамбетов примешиваются к репродукциям картин Микеланджело, и в этом есть достаточная доля лукавства.

— Цена билетов на российские фильмы такая же, как и на голливудские, но гарантированное качество фильмов не всегда дотягивает до голливудского стандарта. Зритель подчас выбирает голливудское или европейское кино. Какие вы видите пути решения? Может быть, дотировать российские фильмы на этапе проката, а не на этапе производства?
— Вы задали очень сложный вопрос, на который невозможно дать ответ в рамках интервью за три минуты, потому что он имеет, на мой взгляд, еще и исторические корни. Что я имею в виду вкратце: неправильно говорить, что наша киноиндустрия с самого возрождения в десятых годах начала прошлого века совершенствовалась, развивалась и так далее, а сейчас мы пришли к какому-то упадку, понижению качества продукции, развалу индустрии. Это все не так. Я считаю, что российская киноиндустрия должна отмечать дату своего рождения где-то с середины двухтысячных годов, потому что, не знаю, помните вы или нет, но я помню времена, когда в стране был один кинотеатр, когда в стране снимались два или полтора фильма. Двадцать лет — срок небольшой для развития этой индустрии. Что такое индустрия? Это киностудии, кинотеатры, кадры. И вот эти все цепочки в ее развитии тогда прервались. Я не считаю, что все так плохо. Для российского кино, например, существуют сезоны, когда доля российских картин в прокате существенна, и вот этот новогодний сезон не явился исключение.
Другое дело, что, к всеобщему счастью, существуют различные пути, различные точки зрения, по какому пути нам идти. И эта дискуссия посвящена государственному финансированию, а это коренной вопрос в кинопроизводстве, потому что прокат, вы правы, абсолютно точно выживет и без российского кино, он спокойно может существовать только на американских картинах. Но мне кажется, что такая страна, как Россия, не может себе позволить не иметь собственной киноиндустрии. По многим причинам. Не потому, что мы, кинематографисты, так хорошо жили, нет... Это цивилизационные установки: Россия должна иметь свою литературу, свой кинематограф, свою культуру. Если смотреть в корень вопроса, то это борьба за культурную самоидентификацию страны. Да, вы правы, что часто сравнение не в пользу российского кино, но мы же видим сливки американского кинематографа, мы видим то, что точно покоряет все страны и континенты. Но поверьте, что существует ежегодно до тысячи наименований, которые ни в какое сравнение не идут с теми трансконтинентальными блокбастерами, которые смотрит весь мир. Поэтому это вопрос очень сложный. И это большая, комплексная история.

— Ваш недавний проект «Моя безумная семья» был снят по голливудскому шаблону, голливудскому сценарию...
— Он был снят Голливудом. Эта картина была профинансирована Голливудом.
— Насколько применима такая схема в России?
— Вопрос не в том, схема или не схема. Франшизу «Любовь-морковь» мы делали по тем же, так сказать, лекалам. Поверьте, что когда мы разговариваем с вами о большом индустриальном кино, нужно понять одну вещь: 80-90 процентов киноконтента составляют американские фильмы. Хотим мы этого или не хотим, но зритель привыкает к определенному монтажному ряду, к определенному ритму, к определенному световому решению. Часто этот язык становится для него основным, и поэтому экспериментальные фильмы выглядят по-другому, не воспринимаются публикой. Это не значит, что мы работаем по голливудским лекалам, мы просто стараемся разговаривать со зрителем на понятном ему языке. А хотим мы того или не хотим, но наш зритель двадцать лет воспитывался на американском кино, и поэтому киноязык, как мне кажется, должен быть такой, как в американском кино.
Что касается сущностной истории создания фильмов, то у меня есть убеждение, что такая депрессивная и достаточно сложная социальная обстановка в стране требует некой, если хотите, религиозности нашего кино. Что я имею в виду? Я недавно дискутировал с одним очень известным нашим режиссером, и он говорил: «Давайте откроем народу правду, правду самую беспощадную, и тогда зрители пойдут в кино!» Я ему сказал: «Послушайте, это абсолютно интеллигентская, в кавычках и с худшей точки зрения, позиция, потому что этот-то народ знает такую правду, которая вашей интеллигентской братии и не снилась. Вы напоминаете человека, сидящего на навозной куче и говорящего: «Посмотрите сюда!» Поверьте, ваш зритель сидит внутри и отлично все знает. Я не говорю, что надо дустом вытравить такое кино, но послушайте, а давайте попробуем научиться давать своему зрителю утешение? На полтора часа в темном зале он должен понять, что есть какая-то другая жизнь, может быть, выдуманная — конечно, выдуманная в большинстве случаев! — где вся история кончается хэппи-эндом. Ведь хэппи-энд — это религиозная вещь, это вечное счастье. Вот, это закончилось, и дальше ничего нет. Если приводить в пример картину «Москва слезам не верит», то вот Гоша с героиней могут завтра подраться и развестись, но на веки вечные в фильме герои Алентовой и Баталова будут жить счастливо всю жизнь. В этом смысле — это мистицизм, конечно, и мне кажется, что российская культура не умеет дарить человеку такое ощущение рая, бесконечного счастья и так далее, и так далее. Это ахиллесова пята современного киноконтента, ведь то, как все в конце умерли, их ограбили и изнасиловали, это, конечно, трогательная история, это научились снимать, но зритель говорит: «Нет, я не буду это смотреть!» — и не смотрит. Но мы упорно пытаемся рассказать народу правду. А народ правду знает. Через интернет.