«Путешествие на край человеческой истории»
На теле земной цивилизации образовалась язва, место климатической и генетической аномалии. Здесь под инфракрасным светом и непрекращающимся дождем живут странные существа, Мокрецы. Не просто живут, но еще и учат самых одаренных человечьих детенышей. А дети учатся хорошо и в свои десять лет уже умеют летать, отдавать невербальные приказы и отвергать мир людей в его беспросветной пошлости. С этими детьми и встречается писатель Виктор Банев, собираясь спасти их из лап «безликих пауков». Но дети смотрят на него так, словно сам он – первый кто нуждается в спасении, да и то в виде особой милости. «Человечество – это грязный, пьяный старик, который прошел через ад, потому что ничего другого он не достоин» – говорят эти дети. А писатель, в силу своей профессии отвечающий за все человечество, не находится, что ответить. Зато вместо него ответит правительство, которое приготовило для Мокрецов химические реактивы. «Они – другие, и они – враги» – такова позиция грязного, пьяного старика по имени человечество. А врагов надо истребить, чтобы любой ценой сохранить себя неизменным.
В 60-е годы, когда была написана и немедленно запрещена книга Стругацких «Гадкие лебеди», слова «быть другим» и «быть как все» в контексте советской эпохи читались однозначно. Эпоха сменилась, а слова остались. На прошедшем фестивале в Смоленске «Новое кино. XXI век» гран-при получила картина «Гадкие лебеди» Лопушанского. После просмотра этого фильма снова убеждаешься, что конфликт посредственности и индивидуализма, жестокости и гуманизма, конфликт поколений – в XXI веке по-прежнему раздирают мир. И все-таки человеку, как сказал Пелевин, «есть, куда просыпаться». Это дверь на вокзале в Ташлинске, которая из красного дождливого мрака распахивается в светлый день. Это то, почему сквозь «Гадких лебедей» просвечивают фильмы Тарковского. Это слова Пастернака, звучащие и в книге, и в фильме: «За поворотом, в глубине лесного лога, готово будущее мне, верней залога». Это звезды, которые видит зритель, когда девочка стирает пыль со стекла, в финале картины.
«Гадкие лебеди» напоминают, что русская фантастика не ограничивается Сергеем Лукьяненко, а «Дозорам» никто не давал монополию показывать «иных». Лопушанский использует современные возможности кинематографа, сохраняя верность школе Тарковского, чтобы показать другой вариант инаковости. За первые десять минут фильма звучит английская, польская, немецкая, и только в конце концов – русская речь. Словно настраивают радиоприемник в поисках нужной волны. На пути в Ташлинск Баневу приходится перешагивать черту за чертой, и далеко не каждая из них видна невооруженным глазом. Баневу предстоит сначала ночная дорога на поезде, пока за окном пролетают горящие леса. Потом полет на самолете, и, наконец – катер, перевозящий героя в «мир иной». Вода занимает в фильме особую роль, она буквально везде: льется с неба, сочится по стенам, хлюпает под ногами. Андрей Сигле написал музыку к картине, используя звуки металлических вибраций под водой. Саундтрек только усиливает впечатление отчужденности от земли и людей. Город Мокрецов – подобие Зоны в «Пикнике на обочине» (и, разумеется, в «Сталкере»): вкрапление Иного в привычный мир.
Не смотря на то, что «Гадкие лебеди» явно снимались с оглядкой на Тарковского, и главным образом – на «Сталкера», осмысление «пограничной зоны» у Лопушанского иное. Это уже не просто странное место, взявшееся невесть откуда и способное любого вывести на чистую воду. В «Гадких лебедях» Ташлинск – это точка, в которой человечество «вышло из себя», мутировало, переродилось. Непонятная тоска по чему-то несбыточному, далекому, и в то же время вечно родному, – не следствие соприкосновения с Зоной, как в «Сталкере». Это причина возникновения самой Зоны, точнее – Мокрецов и их затопленного города. Здесь Лопушанский продолжает собственную апокалипсическую тему, которую он развивал, начиная с «Писем мертвого человека». Человечество в его новой картине снова оказывается на краю. На этот раз – на краю самого себя.
Лопушанского можно было бы упрекнуть в том, что он пытается быть вторым Тарковским, а это само по себе mission: impossible. Во-первых, Тарковский уже был, и второго нам не надо. А во-вторых, быть Тарковским все равно невозможно, для этого нужно им родиться. Приходится признать, что Лопушанский проходит в миллиметре от подобных упреков. Однако если взвесить плюсы и минусы его «тарковщины», плюсов будет больше. Главный из них – это атмосфера фильма: искренняя и светлая, не смотря на непогоду в Ташлинске, – в противовес депрессивному, мутному духу многих новых отечественных фильмов. После какой-нибудь «Жести», тоже претендовавшей на мистико-философскую подоплеку и экранизацию «междумирья», «Гадкие лебеди» – это прогулка на свежем воздухе. Другое очевидное достоинство картины – игра актеров. Григорий Гладий и Леонид Мозговой говорят с такими интонациями, которые в наше время не услышишь – ни в жизни, ни на экране. Они послушно и тонко исполняют режиссерский замысел, как когда-то Кайдановский, Банионис, Солоницын воплощали идеи Тарковского. В конце концов, не так уж важно, что все это не ново – ни интонации, ни плеск воды, ни тоска по несбыточной мечте, ни суд над человечеством. Просто «Гадкие лебеди» – это сильная и честная попытка снять хорошее кино. А если хорошее, в понимании Лопушанского, это значит «как Тарковский», то кто станет с ним спорить?
