«Приключения Джиаматти и девочки-Нарфы»
Рано или поздно это должно было произойти: Шамалан добровольно загнал себя в клетку жанра, за считанные годы выработанного жадным до свежих драматургических идей Голливудом до дна. И ладно бы, «Шестое чувство» так и осталось единичным прецедентом в фильмографии режиссера, нет – самопровозглашенный Хичкок решил поиграть с огнем, приведя собственную творческую потенцию к полнейшему истощению. Двух фильмов подряд с неожиданным твистом в финале оказалось достаточно для укрепления в зрительском сознании четкой ассоциации: если постановщиком значится Шамалан, значит картина обязательно невероятна.
Но, как справедливо заметил доктор Иэн Малкольм в «Парке Юрского периода», первый динозавр приводит вас в восторг, на второго вы реагируете куда спокойнее, третий вызывает скуку: появившийся спустя год после фурора «Шестого чувства» «Неуязвимый» разочаровал кучу народа своей вторичностью и заставил Шамалана искать новые ходы. Подвох «Знаков» оказался в отсутствии подвоха – гениальное решение, но выстреливающее лишь единожды, а упор «Таинственного леса» на романтическую линию продемонстрировал не столько взросление Шамалана, как автора, сколько признание в исчерпанности оригинальных идей.
Вот тут-то и перестать бы Найту привередничать и начать играть по голливудским правилам: уж сколько раз ему предлагалось то влиться в цикл о Гарри Потере, то экранизировать «Жизнь Пи» (о мальчике-индусе, между прочим) – ведь неудачу всегда можно было бы списать на трудности адаптации, а в случае триумфа собрать заслуженные лавры почета. Но Шамалан легких путей не ищет. Ему показалось интереснее перенести на экран подобие сказки, которым несколько вечеров кряду он усыплял собственных детей. Что из такой затеи может получиться, мы прекрасно знаем: фантазии Родригеса-младшего в «Шаркбое и девочке-Лаве» заставили не один десяток зрителей разочароваться в волшебной силе кино. А отказ Disney от проекта, вроде бы соответствующего главному жанровому предпочтению студии, должен был прозвучать не тревожным колокольчиком, а настоящей сиреной воздушной тревоги.
Однако, нашлись-таки безрассудные храбрецы, решившие довериться чутью постановщика.
Шамалан не учел, что герои и натянутые условности, принимаемые детьми данностью, у зрителя взрослого вызовут массу вопросов. Знакомство с персонажами, в формате домашней истории приемлемое на уровне это – Тед, а это – Молли, в кинематографической реальности требует куда больше личностных характеристик. Иначе никакие заикания, родители-алкоголики и погибшие родственники не помогут режиссеру вызвать у публики чувства сопереживания, необходимого при созерцании загадочной и напряженной истории. Так и случилось: Пол Джиаматти на весь фильм остался Полом Джиаматти (тем бородатым мужиком – для зрителей, что несильны в фамилиях), на чей появляющийся и пропадающий дефект речи обращаешь внимание только тогда, когда герой лично сообщает об этом в камеру.
Еще хуже дело обстоит с второстепенными героями, ни один из которых не вызывает ни малейшей симпатии. Больше того – подавляющее их большинство оказывается оборванными сюжетными линиями, раз появившись в кадре и без дела постояв на заднем плане в финальной развязке. Ни тебе параллельных сюжетов (действие дуболомно прет из точки а в точку б), ни отыгрыша тех немногих странностей, которым на роду написано ключевую роль в истории: ну качает парень только одну половину тела, а дальше-то что? Разве именно эта прихоть позволила ему стать Защитником? Нет. Как-то помогла делу его уникальность? Нет. Он вообще в сюжете нужен? Нет, на его месте мог оказаться любой другой.
Еще скучнее пассаж с Бобом Бэлэйбеном в роли кинокритика. Банальнейшие сентенции, изливающиеся из его уст, звучат скверным подражанием искрометным монологам Тарантино, исполненным в тональности «Вот вам, дуракам, за рецензии на “Таинственный лес”»! А уж расправа с персонажем и вовсе обнажает второе дно «Девушки» – один на один с Роджерами Эбертами Шамалан не встречается, зато упустить возможность подколоть критику с экрана не может. Чем не нападение скранта со спины? Молодец, Найт, отомстил. Только стоило ли после этого петь дифирамбы себе самому, провозглашая себя гением современности, попирающим все кинематографические законы и – ни много, ни мало – вообще оказывающимся будущим американской нации и вдохновителем президентов?
Впрочем, это мелкая частность, а целое выглядит неутешительно. Шамалан рассказывает сказку тем же языком, что был использован в «Шестом чувстве»: оставляя подсказки на поверхности, чтобы при повторном просмотре зритель бил себя по лбу и гадал, как же он этого не заметил. Но то ли язык уже вторичен, то ли подсказки слишком неуклюжи – впервые за всю фильмографию Найта, персонажи делают свои «удивительные открытия» минут через пять после того, как догадавшийся обо всем зритель сообщил свои выводы соседу, сбегал в бар за попкорном и покурил в туалете. Если, мысля аллегорически, все мы являемся шамалановыми детьми, то своей цели он добился: лучшего лекарства от бессонницы в кинотеатрах не сыскать.
