Фильмы Кирилла Серебренникова часто клеймят "театральщиной". Отрадно признавать, новая работа режиссера, похоже, наконец избежит этой излюбленной киноведами уничижительной характеристики. «Ученик», отмеченный премией Франсуа Шале в рамках Каннского кинофестиваля, вопреки ожиданиям скептиков не стал очередным заурядным переложением хорошей драматургии на экран. Несмотря на свою театральную родословную (в основу фильма легла пьеса «Мученик» немецкого драматурга Мариуса фон Майенбурга, которую Серебренников уже ставил на подмостках московского Гоголь-центра), картина не скатывается в выхолощенный новодрамовский аскетизм – с первого и до последнего кадра «Ученик» остается, прежде всего, кино, которое говорит со зрителем на доступном визуальном языке, создавая при этом особый, ни на что не похожий художественный мир.
В статичном, холодном даже в лучах солнца пространстве картины, которое оператор Владислав Опельянц периодически оживляет своей подвижной, местами до интимности близкой камерой, заправляют две центростремительные силы: истовый религиозный догматизм и трусливый обывательский пофигизм. За первую отвечает новоиспеченный апостол и старшеклассник Вениамин, в чьи цепкие руки попал сборник книг Священного Писания. За вторую – условная власть в лице директрисы школы, учителей и матери героя. Где-то особняком в этой схеме стоит учительница биологии Елена Львовна, наивно стремящаяся привить ученикам прогрессивные взгляды на познание реальности и вступающая с Вениамином в прямой конфликт. Разумеется, было бы опрометчиво считать их пунктирно обозначенное противостояние главным смысловым звеном картины. По сути, героиня Виктории Исаковой – лишь жертва в жестоком и неостановимом пожирании одной означенной силы другой.
О том, что тоталитаризм – ребенок слепой веры и ослабленной воли, сегодня, кажется, знает каждый, кому хоть немного знакома история XX века. Серебренникову, так или иначе, удается не просто высказаться на поле Ханны Арендт и Карла Фридриха, но и наглядно показать, как из принятых на веру убеждений, в данном случае религиозных, рождается подлинная диктатура. Процесс захвата власти отыгран молодым выпускником МХАТа Петром Скворцовым с пугающей убедительностью. Его герой манипулирует, кривляется на потеху окружающим и молчит ровно там, где надо, чтобы добиться главного – искажения реальности и взятия ее под свой контроль. А когда не помогают проповеди и шутовство, в ход начинают идти ложь и насилие, от которого становится уже не смешно.
В этом смысле конец света, который так громко предвещает с виду скромный мальчик Веня своим «развращенным» одноклассникам, по Серебренникову уже наступил. Догматизм героя, чьи истоки нарочно выведены режиссером за скобки, растет обратно пропорционально неспособности кого-либо из персонажей внятно выступить против насаждаемых заблуждений и лжи, и в этом невозможно не увидеть аналогию с современными реалиями. Как всякий настоящий художник, Серебренников не дает готовых ответов для решения проблемы, предпочитая завершенному высказыванию недосказанность открытого финала. Впрочем, даже в этом жесте выводы автора считываются безошибочно: подчас единственный верный способ борьбы с фанатичной властью – прибить себя гвоздями к полу, чтобы не было соблазна уйти.
