Рассказчик, молодой человек по имени Ник Каррауэй, с подачи сценаристов просыпается в санатории. Судя по одутловатому, небритому и глубоко несчастному лицу артиста Магуайра, главный герой проходит здесь лечение от алкоголизма. Добрые бородатые врачи в какой-то момент протягивают парню блокнот, и Каррауэй берется за исповедальное письмо, призванное по сюжету его излечить и очистить. На экран в тот же миг наползают конвертированные в эффектное 3D буковки из романа Фицджеральда. За кадром бодрым речитативом начинает бухтеть свои хип-хоп частушки рэпер Jay Z. Камера, словно подорванная, взлетает ввысь и несется на всех парах в фешенебельный пригород Нью-Йорка — сошедший с выцветшей фотографии рай на земле, что лучится здесь ангельским блеском и дьявольскими пороками. Точно так же начинался когда-то другой фильм База Лурманна, бурлескный мюзикл «Мулен Руж», отзывающийся гулким эхом практически в каждом кадре «Великого Гэтсби». Лурманн, бывший хореограф — один из немногих авторов, которого не отпускает одержимость эпохой «золотого Голливуда» — в отличие от предыдущих постановщиков «Гэтсби» ничего не боится. Важный американский роман он снимает так, словно ему поручено сделать дорогую фотосессию для «Vanity Fair».
Зеленый огонек от маяка сияет кислотным маревом, как это делала десять лет назад Кайли Миноуг в своей крохотной роли алкоголической феи. ДиКаприо, красивый как бог, улыбается в тридцать два зуба, отполированные до такой степени, что кажется, будто в них можно увидеть собственное отражение. Брызги шампанского в невероятном рапиде то и дело падают на увешанную стразиками Кэри Маллиган. Пьянящий голос Ланы Дель Рей два часа льется зрителю в уши, отзываясь эхом в каждой драматической сцене. «Will you still love me?» — томно вопрошает певица. — «When I’m no longer young and beautiful». И ты, ударенный по голове типичными для Лурманна вау-эффектами, послушно киваешь в ответ. Но стоит этому избыточному фильму закончиться… и он, как дымка, как хмель от двух бокалов игристого, как тот самый мерцающий зеленый огонек вдали — рассеивается и гаснет, не оставляя после себя ни единой мысли. Отвечая ангельской Лане на ее навязчивый вопрос, вынуждены заметить: «Великим Гэтсби» легко восхититься, но искренне не за что любить. На выходе в картине нет ничего: ни свойственного прозе Фицджеральда изящества, ни элементарной рефлексии, с которой тот же Райт перекраивал недавно «Анну Каренину». Лурманн — прирожденный клипмэйкер, бесстрашный постмодернист, дикарь от кино, загадочным образом умудряющийся не выглядеть пошляком. Увы, ко всему вышеперечисленному сложно умолчать о том факте, что он по-прежнему совершенно бестолковый режиссер.
Он до сих пор не умеет связно рассказывать истории, не срываясь на крик. У него по сей день какая-то ничем необъяснимая тяга к мискастам. Маллиган, прекрасная и удивительная, никогда еще не выглядела на экране столь глупо (отдавая этой кроткой девушке роль femme fatale, нужно быть либо садистом, либо идиотом). Хороший актер ДиКаприо, весь фильм виновато улыбаясь за непопадание в образ, напоминает о своем величии лишь в финальной сцене ссоры. Самое же смешное, живое, печальное и одновременно с этим пронзительное тут происходит примерно за час до титров. Следуя букве романа, режиссер решает вдруг воспроизвести эпизод, когда Гэтсби в попытках произвести на возлюбленную впечатление закидывает ее сорочками. «У Дэйзи вдруг вырвался сдавленный стон, и, уронив голову на сорочки, она разрыдалась. — Такие красивые сорочки, — плакала она, и мягкие складки ткани глушили ее голос. — Мне так грустно, ведь я никогда... никогда не видала таких красивых сорочек». Такие красивые сорочки — наверное, это и впрямь то немногое, что можно сказать сегодня и про лурмановское кино.
