«Криминальное чтиво», которое благодаря ребятам из «Каравеллы» до сих пор идет в российских кинотеатрах, слегка подпортило впечатление от новой работы Квентина Тарантино. Пересмотрев, наверное, в двадцатый раз главный шедевр живого классика, отчетливо осознаешь, что в сегодняшнем Тарантино тебе претит. «Чтиво», обладая репутацией фильма, демонстративно наплевавшего на все правила, — кино на самом деле страшно дисциплинированное. В нем безупречный ритм, идеальная геометрия кадра, очень точный монтаж, абсолютное единение времени и пространства — такой вполне себе очумелый формализм, достойный Кубрика с Годаром. Наблюдая за «Джанго», может показаться, что ничего ровным счетом не изменилось. Тарантино по-прежнему делает кино про кино, в котором витает свобода. Режиссер не устал, не постарел, не стал хуже или глупее, но при всем при этом, глядя на экран, теперь совершенно очевидно — сегодня автор не пытается делать вид, что на правила ему начхать, сегодня по большому счету так оно и есть. «Джанго» — юмористический капустник, сборник скетчей, кое-как объединенных беззаветной любовью автора к спагетти-вестернам, что сорок лет назад почили в небытие.
Местами смешно, даже очень. Явление народу главного героя, верхом на лошади, принарядившегося вдобавок в синий камзол с белыми кружевами, обыграно здорово. Ничуть не менее смешным вышло заседание куклуксклановцев, недовольных своими криво пошитыми масками, в которых ничего не видно и дышать тяжело. Кого-то искренне позабавит по-настоящему остроумная перекличка с «Песнью о Нибелунгах», откуда Тарантино заимствует своего Зигфрида и Брунгильду. Перечислять каждый удачный гэг, наверное, бессмысленно. Разнообразно шуткуя на протяжении 165 минут, автор умудряется не сделать ни одной запинки: кровища, как и раньше, хлещет в разные стороны; позабытое политкорректным Голливудом слово «ниггер» звучит с той же частотой, что и «fuck» в «Чтиве»; хорошие актеры поочередно выступают с эффектными перфомансами (лучший у ДиКаприо — таким актера вы еще не видели). Но формы нет, с ритмом беда, а чувство меры отброшено за ненадобностью. Этот нарядный блэксплотейшн-вестерн производит в итоге впечатление затянувшегося анекдота, который очень бойкий на язык рассказчик придумывает на ходу. Процесс собственной мысли, очевидно, приводит автора в неподдельный восторг. Он говорит-говорит-говорит, будучи не в состоянии остановиться даже в тот момент, когда уже пора. И при всей любви к Тарантино сложно не заметить, что это «пора» случается в «Джанго» минут за сорок до финала.
