Когда в сеть просочилась информация о том, что режиссер Атом Эгоян решился поставить американский ремейк французской мелодрамы «Натали», многочисленные критикессы на синефильских форумах отчего-то вдруг не на шутку оскорбились. Если ретранслировать все недоуменные вопли в адрес тогда еще неснятой «Хлои», то они будут звучать так: «американцы все непременно опошлят». Трудно сказать, какими глазами все эти критикессы смотрели оригинальную картину, но чтобы ее опошлить, нужно быть как минимум Тинто Брассом.
«Натали» сама по себе — концентрированная вульгарность от первого и до последнего кадра. При этом в картине нет ни одной постельной сцены, зато присутствуют диалоги, от которых на протяжении двух часов хронометража действительно вянут уши. Эффект примечателен вдвойне, если учитывать, что фильм Анны Фонтен был не столько откровенный, сколько невнятный. Факт измены в нем подтверждался уже на первых минутах, а главная героиня плелась к проститутке не ради мести даже, а ради праздного любопытства. Конечно, в контексте ленты все это можно легко истолковать с помощью дедушки Фрейда: чтобы осознать причины предательства, женщина должна была научиться думать как мужчина. Впрочем, все психоаналитические инверсии в «Натали» разбивались вдребезги, сталкиваясь с абсолютной убежденностью режиссера в том, что наличие обиженной и оскорбленной женщины в истории обязывает к интонациям, присущим бульварной прозе для дам бальзаковского возраста.
К счастью, переписать сюжет для ремейка доверили талантливейшей сценаристке Эрин Крессиде Уилсон (ее перу принадлежит главный ромком десятилетия «Секретарша»). С этого момента уже можно облегченно выдыхать: болтливое киноэссе на тему «все мужики — козлы» переродилось вдруг в изящную драму о первопричинах ревности. Теперь мы не знаем, изменял муж или нет, что весьма интригует. К тому же, теперь нам по-человечески понятна главная героиня (на этот раз Джулианна Мур): она ревнует, страдает, ошибается, даже мстит в определенный момент, но в каждом ее действии есть железобетонная женская логика, по поводу которой авторы фильма очень тонко иронизируют.
Пошлость исходника нивелирована здесь посредством художественной чувственности: камера, как это принято у Эгояна, дышит, а в момент созерцания интима задерживает свое дыхание, словно воздух наэлектризован до той степени, когда нелишне быть чуточку осторожнее. «Хлоя» изумительна даже в своей жанровой неопределенности: она хороша как провокационная мелодрама о катастрофической неуверенности в себе, и как эротический триллер о сомнительных поисках правды, и как психопатический хоррор о любви, которая подчас больше сходит за одержимость. И все бы было хорошо, да только каждый раз, когда в кадре появляется юное дарование по имени Аманда Сифрид, по задним рядам прокатывается волна громких истерических смешков.
Пожалуй, дело здесь даже не в том, что ей еще расти и расти до элегантной француженки Эммануэль Беар из «Натали». Да, Сифрид тоже по-своему талантлива, однако какой бы одаренной актрисой она не была, ее милое, румяное и пышущее здоровьем личико совершенно не вписывается в режиссерский концепт. Девушка, выступающая в непривычном для себя амплуа, очень старается, особенно в те моменты, когда ей требуется попробовать на вкус непристойные обертоны, но жрица любви и femme fatale в одном лице из нее выходит откровенно комическая. В декольтированных платьях она похожа на трогательную пту-шницу с периферии, без них — на главную обсессию Гумберта Гумберта. И, в общем, понятно, почему Эгоян взял ее на эту роль. Сочетать невинность с порочностью его любимое занятие, тем не менее, одно дело — дебютантка Миа Киршнер в его скандальной «Экзотике», и совсем другое — опытная Сифрид здесь.
Во-первых, проникнуться ее образом тяжело, поскольку эротические наваждения такими девушками у нормальных людей должны проходить еще в старших классах (впрочем, если верить писателю Набокову и криминальным сводкам, у некоторых индивидов они иногда активизируются, причем с наступлением кризиса среднего возраста). Во-вторых, Аманда Сифрид в наших умах навсегда останется актрисой, которая однажды сыграла клиническую идиотку, способную запихать себе в рот собственный кулак. Когда представляешь, что по сюжету ее героине предстоит заниматься схожими по духу занятиями, делается как-то неловко. Когда становишься свидетелем того, что Эгоян не растерял своей смелости, и вовсе сидишь весь фильм, стыдливо прикрывая глаза ладошками.
