Незнакомое слово «Шультес», которым назван фильм Бакура Бакурадзе, обещает нам встречу с героем-незнакомцем. Режиссер извлек его из потока рутинной жизни и представил на суд зрителя. Человек без имени, условно обозначаемый Леша Шультес, — тот, кто каждый день встречается на улице или в метро, но про которого ничего не известно. Чем он живет, что чувствует, что помнит? Бакурадзе нарушает привычную в большом городе дистанцию, просачивается в чужое личное пространство и показывает ужасное: ничего не чувствует, ничего не помнит. Не живет. Это диагноз, который фильм выносит человеку, наугад выхваченному из толпы, в час-пик в московском метро.
Режиссер дал своему герою символичную профессию: щипач. Все общение Шультеса с миром сводится, по большому счету, к осторожным жадным движениям, повторяющим контуры чужих карманов. Так Бакурадзе зашифровал стремление хоть к какому-то контакту, которое проявляет человек, оказавшийся в полной изоляции. Прошлое стерто из его памяти полученной травмой, а будущего не существует: каждый день повторяет предыдущий. Начинается картина признанием главного героя: «не помню». Фраза служит ключом ко всему дальнейшему действию: объясняет автоматизм, с которым Шультес выполняет ежедневный ритуал мелкой кражи.
Отражая зацикленность главного героя, в фильме трижды воспроизводится один и тот же набор действий: взгляд на поток идущих на работу людей, воровство, досуг в зале игровых автоматов, вечер перед телевизором. Отблеском иной, осмысленной и счастливой жизни, становится видеозапись, на которой девушка обращается к своему бойфренду. Она говорит о том, что любовь превращает каждый день в праздник, каждое будничное действие — в священнодействие. Но для героя, с его стертой памятью и атрофией чувств, такой выход невозможен.
«Шультес», получивший в этом году главный приз «Кинотавра», перекликается с прошлогодним призером фестиваля — картиной Алексея Попогребского «Простые вещи». Лента Бакурадзе также составлена из простых вещей, вроде ларька «Куры-гриль» у метро Чертановская и зачитанной вслух программы телепередач. Многие детали «Шультеса» узнаваемы, однако фильм далек от реализма и спорит с «Простыми вещами», запечатлевая жизнь «во всем своем однообразии». Снимая человека с газетой в вагоне метро или привокзальных маргиналов, Бакурадзе словно прикарманивает действительность. Он выхватывает фрагменты, намеренно упрощает и создает из явлений повседневности философскую схему: аллегорию тюрьмы бесчувствия и беспамятства, в которую угодил человек. Отказ от выраженного философского пафоса и стремление показать сложное через простое — ход, распространенный сегодня в европейском кинематографе, хотя и спорный. Сдается, что рассуждения вслух о жизни и смерти в фильмах, скажем, Бергмана, больше доступны для понимания, чем занудноватые современные шифры.
Однако безусловная находка Бакурадзе состоит в том, что нормальное при взгляде со стороны предстает у него вывернутым наизнанку и уж точно не нормальным. А герой, изначально позиционировавшийся как «средний» человек, оказывается безумцем, у которого в буквальном смысле с головой не в порядке. Как и у всего мира, породившего на заре третьего тысячелетия такого покалеченного персонажа.
