«Что нужно человеку? Кусок хлеба на столе, и чтобы все было хорошо». Это фраза из предыдущего фильма Роя Андерссона «Песни со второго этажа» многое говорит о взглядах режиссера. В 60-х, обучаясь в Шведском Институте Кинематографии, он прошел муштру Ингмара Бергмана, а в 2000 году в Каннах его «Песни» боролись с «Танцующей в темноте» и отвоевали Специальный приз жюри (Триеру достался Гран-при). Его провокационные рекламные ролики удостаивались высоких наград и народной любви. Невеста лупит жениха сковородкой по башке — гарантия прочности. Хозяйка посыпает голову пеплом из камина — покупайте микроволновку. Рой Андерссон признается: «Я — за неудачников!». Его странные жалкие герои прижились не только на шведской почве, но и в мире. Возможно потому, что судьба этих неудачников режиссеру глубоко небезразлична.
В своем взгляде на человека Андерссон занимает позицию между состраданием и сарказмом. Его герои существуют, по их собственному меткому выражению, в «проклятой пасмурной дыре». Убогую реальность наводняют сны, то сладкие, то страшные. Сценки из блеклой жизни вызывают то дрожь, то хохот. При этом задние зрительские ряды на «Живущем» беспробудно целуются. Похоже, так и было задумано.
В 70-х Андерссон начал снимать в стиле неореализма, однако после «рекламной паузы», взятой после провала фильма «Гилиап», в 2000-м вернулся в кино с принципиально новыми методами. Две его последние работы состоят из серии «живых картин» — лаконичных сценок, так или иначе описывающих скудность человеческой доли. Каждый эпизод снимается из одной точки непрерывным общим планом. И словно отбивая ритм, действие то и дело возвращается в бар, где бармен возвещает: «Последний заказ! Завтра будет новый день». Судя по всему, такой же безнадежный.
«Ты, живущий» обращен к человеку, погрязшему в мелких неурядицах и жестокостях, которые превратили жизнь в окончательный абсурд. «Жизнь — это путешествие», — рассуждали герои «Песен со второго этажа», сидя в неподвижной машине. В «Живущем» экзистенция представлена под другим ракурсом, но в том же ключе. «Мне снился сон», — обращается к зрителям из окна автомобиля герой, застрявший в дорожной пробке. За время, которое понадобится на рассказ сна, машина успеет доползти до края экрана. Из-за которого раньше появилась и проползла в противоположном направлении запутавшаяся в поводке такса, влекомая инвалидом, или судьбой. Так и тащатся персонажи андерссоновских фильмов, мотаясь из стороны в сторону и грезя наяву. Определенно, жизнь — это путешествие.
Способом иронично взглянуть на мрачную сторону существования для Андерссона становятся детали. Он может просто показывать трубача в процессе репетиции, и зрители через несколько секунд начинают хихикать. Потому что в кадре хлопнула дверь, вздрогнула стена, со стены упала картинка, угодила в аквариум, к ней устремились любопытные рыбки. А так-то ничего не происходит: сидит человек с каменной рожей и играет на трубе. Но неслучайно именно на трубе (хотя в других эпизодах встречаем и весь оркестр), потому что миру — наконец! — приходит конец.
В старческом сне над городом зависли бомбардировщики — с этого начинается «Ты, живущий». Тем временем наяву разражается гроза. Не заметишь, как проснешься, а бомбардировщики тут как тут — преодолели зыбкую границу сновидения. Сны у Андерссона работают как прожектора: выхватывают из яви самое яркое, самое важное. Одного из героев фильма во сне отправляют на электрический стул за хулиганство: на скучном семейном торжестве, желая разрядить обстановку, дернул за скатерть и разбил фамильный сервиз. Под скатертью обнаружились свастики. Зато девочке-готке снится волшебная свадьба — толпа добрых незнакомцев поздравляет молодоженов и провожает их в счастливый путь. А в баре тем временем звучит знакомый возглас: «Завтра будет новый день!» Но будет ли? Под сенью парящих бомбардировщиков рвется ткань сна. В тени смерти по-новому звучит обращение: ты, живущий.
