Азарт по-русски
Кино в индустриальную эпоху и само стало индустрией со всеми вытекающими: массовое производство, разделение труда, конвейер. Все четко и рационально, даже сценарий — и тот собирают из стандартных деталей. Вот специалист по сюжетам скручивает каркас повествования, ладит направляющие для персонажей. Тех в свою очередь комплектует соответствующий специалист и монтирует в готовый каркас. Правда, учить их говорить будут уже совсем другие люди — монологи один, а диалоги другой. Сверху все это тщательно задекорируют спецэффектами и обошьют саундтреком. И вот результат — изделие получает жанровый артикул, клеймо категории и пластмассовый фабричный привкус. А затем занимает своем место в бесконечном ряду похожих на друг друга поделок «фабрики грез». Грузите блокбастеры бочками! Зрителю без разницы, лишь бы посвежее…
То ли дело — классические сюжеты! Здесь все по-другому, без механизации. Вот, например, Николай Васильевич Гоголь — все у него исключительно вручную, с тщательностью маньяка, и увлеченностью мастерового. С такой чудной непредсказуемостью, что сразу видно: каждая запятая, каждый восклицательный знак заботливо воткнуты автором в строго отведенные для них места. И не потому, что продюсер так велел, а потому, что так душе угодно. Чего же удивляться, что для своего нового фильма режиссер Павел Чухрай выбрал комедию Гоголя «Игроки», а не какой-нибудь «новодел» из жизни бандюков или боксеров? Хотите авантюр и интриги? Вот вам рассказ о том, что такое «Русская игра». И это отнюдь не рулетка с заедающим револьвером, и даже не карты.
Вообще, ожидать от Чухрая, автора достаточно конъюнктурной клюквы «Водитель для Веры» аутентичного подхода не приходится. Может он для «красного словца» и пехотного генерала превратить в коменданта морского порта и ведомство Судоплатова исключительно сценарной волей забросить в 70-е. Но с другой стороны, есть у него и «звездочка на фюзеляже»: картина 1997 года «Вор», открывшая зрителю настоящего Машкова. Удалось ли уцелеть произведению Гоголя в руках режиссера «Русской игры»?
Наверное, да, удалось, хотя и не без потерь. Не со всем из новаций Чухрая можно согласиться. Прежде всего, режиссер перевел рассказ Гоголя о природной русской жуликоватости, о вечном русском «Воруют!», в плоскость психологического этюда об азарте, и его отечественных особенностях. Получилось нечто похожее на смесь Гоголевской прозы с исследованиями Достоевского. Спорный поворот, хотя, по-своему, и интересный.
Для более выпуклого ощущения «отечественности» в сюжет был введен итальянец. Да еще как введен, на главную роль — роль столичного шулера Ихарева, главного героя пьесы Гоголя. Такой себе взгляд «снаружи—внутрь». Выиграл ли от этого сюжет? Думается вряд ли. Хорошо, что не потерял, благо, итальянский актер русской школы Джулиано Ди Капуа, долгое время играющий исключительно в России, роль не «лажает» и выглядит убедительно.
Да и извечная любовь Чухрая к лубочности играет роль. Весь фильм, режиссер балансирует на грани «развесистой клюквы». Россия это ведь что? Кабак, икра, цыгане, трактиры. Половой в жилетке и «чего изволитесъ?». Ямы, лужи, грязь и пьянь. То есть это уже и не внешний взгляд, это внутренний миф, который кажется нам самим так привычным, что уже и любим. А любовь — это святое. Кстати про любовь: отдельное Павлу Григорьевичу спасибо, что не ввел он в сюжет никакой любовной лирики, к которой он всегда был склонен, от первого своего фильма, до последнего. Кроме, слава богу, «Русской игры». Не повелся режиссер на расхожий штамп, что, мол, все искусство исключительно «про любовь».
И цыгане у Чухрая какие-то рафинированные бродячие музыканты, больше похожие на группу «Джипси Кингз» в отпуске, нежели на бродячий табор. И одеты они с подозрительным аристократизмом и изящной простотой, и музыку играют, чуть ли не барокко.
Но все это тонет в потрясающих пейзажах несколько затасканного провинциального Суздаля, и великолепной игре актеров. Чухрай точно знает, на какой кобыле можно выехать по кривым, ухабистым российским улочкам. Ах, как здесь, в Суздале все, право, чудно и даже где-то прекрасно! Как милы все эти люди в фильме: жулики, шулера, лакеи и прохиндеи. Неспешно закручивается сюжет, ускоряясь в мельтешении карт, манипуляциях рук и слов. Хлопают игроки друг друга по плечу, убеждая в несуществующих истинах, шампанское льется рекой, а цыганская скрипка, словно заранее зная сюжет, плачет за кадром. Она оплакивает, то единственное, что еще и осталось оплакивать в этом мире — судьбу простака, запутавшегося, словно в паутине, в бескрайних просторах «матушки Росси». И не спасет того, ни ловкость рук, ни честный взгляд, ни безоглядное на наших просторах преклонение пред всем заграничным.
И как же хорош гоголевский текст, который ничем не испортить!
«И не могут они понять, что иной игрок может быть человеком, до глубины честным — сокрушается герой Сергея Гармаша — Вот знавал я одного: он и передергивал, и крапил, но как увидит нищего — последнюю копейку отдаст. Кристальной души человек!»
Нет, что ни говорите, а уж коли, текст великолепен, то против этого все бессильно. Все он выведен на нужный тон. И режиссеру не даст запутаться в своих фантазиях, и актерам заблудится в эмоциях. По самому краю прошел Павел Чухрай, еще немного — и съехал бы он на обочину безвкусицы, вслед за безруковскими Есениным и Пушкиным. Да Гоголь, Николай Васильевич, не дал. За что ему персональное спасибо.
Так что русская игра, это вовсе не азарт и не меченые карты. Это Станиславский и Михаил Чехов. И, кажется, в нашем кинематографе этого не забыли.
