Представление с неудавшимся разоблачением
Сатира — дело хорошее. Временами даже благодарное. Потому что, при удачно выбранной мишени, автору могут даже простить мелкие промашки и шероховатости. И уж не смешно заинтересованная публика ни за что не скажет: своих не трогают. А оказаться в одной компании с Салтыковым-Щедриным и Ярославом Гашеком — куда еще почетнее?
Так, что прицелился Андрон Кончаловский в своем новом фильме «Глянец» крепко, и цель выбрал достойную — самый что ни на есть «мир гламура и чистогана», российскую индустрию моды — которую и собирался высмеять «с невероятной бескомпромиссностью». Но взял, да и… промахнулся! Как любил говорить Яшка-артиллерист из Малиновки: «Бац, бац — мимо!»
И ведь ничто не предвещало такого конфуза. Режиссер Кончаловский — человек опытный, даже сказал маститый: успел поработать в Голливуде, прославился своей дипломной работой («Первый учитель»), стал бешено известным после «Истории Аси Клячиной, которая любила, да не вышла замуж» Хотя, есть ли шанс принадлежать к клану Михалковых, и не стать «бешено известным»!?
Но дело даже не в этом. Известный, так известный — есть за что. Своими «Поездом-беглецом» и сериалом «Одиссея» Кончаловский явно учил западный кинематограф осмысленному кино. И, кажется даже, усилия не пропали в туне. Одна беда, сам-то осмысленное кино снимать разучился.
Собравшись в поход против «фальшивки глянца», режиссер не придумал ничего умнее, чем просто взять, да и переписать, вместе с Дуней Смирновой «Пигмалиона» Бернарда Шоу. История о провинциальной девушке, поехавшей в Москву покорять «мир моды», кажется вполне подходящим мотивом, если бы не одно но: у Бернарда Шоу Элиза Дуллитл, приобретая изысканные манеры, меняется не столько внешне, хотя именно эту цель преследует ее учитель мистер Хиггинс, сколько внутренне. Великий драматург хотел показать единство формы и содержания в человеке, хотел доказать, что джентльмен отнюдь не тот, кто держит вилку в левой руке. И уж, по крайней мере, пьеса была задумана им, как отличный бенефис исполнительницы главной роли. Сыграть перевоплощение, да так, что бы у зрителей не возникло и тени сомнения — задача вполне достойная для настоящей актрисы.
Но «бенефиса» не вышло. Так же как и убедительного превращения. Так же как и главной идеи, какой бы ее не видел Кончаловский. Если, конечно, не считать «превращением» смену грима и замену акцента с «груборостовского» на «вульгарномосковский», а идеей — мысль, что все кутурье — педики.
И не сказать, что актриса Юлия Выскоцкая такая уж бездарная. Просто определиться никак не может: кухня или кино. В результате, столь старательно изображает она ростовскую швею, что кажется сейчас язык высунет от усердия. Ее походкой можно пугать прапорщиков ВДВ, а мягкое южное «гэ» мазать на хлеб, как растаявшее масло. Режиссеру почему-то чудится, что достаточно подкрасить глаза погрубее — и перед нами провинциалка! Столичные деятели искусств, отчего-то вбили себе в головы, что люди за Садовым кольцом, это все сплошь дети малые, застрявшие в году, эдак, 91-м. А гордое москвич фантастически расширяет возможности мозга.
Это не так. И этому есть научные объяснения.
Но Кончаловскому недосуг изучать особенности работы человеческого мозга, поэтому превращение Гали-Юли Высоцкой из ростовского монстра в столичную богему происходит у него как в сказке про Золушку — то есть вдруг и моментально. Без всяких фей, тыкв, крыс и часов с боем. Одною только волею режиссера и сценариста. Еще пять минут назад, впечатлительная Галя слушает редактора глянцевого журнала в исполнении актрисы Розановой (единственная убедительная роль в фильме), буквально открыв рот, вот она еще спотыкается во время своего первого дефиле (уморительно смешно, и не говорите), и вдруг, бац! — перед нами светская львица. И это не удивительно: просто Юля Высокцкая перестала валять дурака, и теперь играет саму себя. Ну, что же – ожидаемо.
Все остальное в фильме столь же «убедительно». При всем уважении к Ефиму Шифрину за его мягкий лиризм на эстраде, эстрада — это не кино. Здесь не котируются уродские башмаки с носами и замашки мима. Здесь нужно точное попадание. Это и называется актерской игрой. Но, увы, Кончаловский предлагает нам вовсе не это. Он предпочитает клоунаду, и почему-то именно это считает сатирой. И все в этой «сатире» как то удивительно «мерзко»: мерзкие антрепренеры похожие на бандитов на пенсии, мерзкий журналист Петя — исчадие ада, мерзкий педик-кутрье, зажравшийся олигарх… К чему бы это все? Что же это нам показывают? «Не ходите дети в Африку гулять, в Африке акулы, в Африке гориллы…» Ба, да нас же пугают! Не надо вам сюда, «снег башка попадет, совсем мертвый будешь…»
А может просто занято? Потому и «не ходи»?
Так что главная проблема лежит, кажется, на самой поверхности: не веря в свои слова можно только лгать. Но уж никак не шутить. Все участники настолько вросли в «гламур по жизни», и настолько там себя неплохо чувствуют, что как ни стараются, а играть какие-то там «узнаваемые образы» им, хоть тресни, не удается. Только кривляться и юродствовать. Серебрякову, из всех степеней эмоций знающему только две — орать и говорить с придыханием, Юлии Высоцкой, пытающейся представить, как живут люди в Ростове, Александру Домогарову, так же пытающемуся представить как живут олигархи в Москве. И всем им вместе, пытающимся высмеять то, что они искренне уважают. И выходит это просто-напросто фальшиво.
В таких случаях Станиславский вообще молчал.
Зато сам участник «представления с последующим разоблачением», режиссер Кончаловский, говорит, и еще как: — Что такое глянец, я понимаю так: существует некий мир, где все белые и пушистые. Мы все хотим туда попасть. А затем выходим из него и оказываемся в... жизни. Глянец — это труд. И борьба за него идет жестокая. То есть «глянец — это труд». Ну а уж тут совсем недалеко, до «труд — это почет». Ну что же, насчет почета в фильме Кончаловского все нормально.
А впереди у режиссера еще более важная задача: разоблачить «фальшивый мир Рублевки». При чем сделать это с помощью книги Оксаны Робски. Очень «гармонично» должно выйти.
