«Без наркоза»
Сначала щи. Холодные щи, которые в полном молчании кто-то зачерпывает половником и переливает в банку. Целая вечность холодных щей. Потом герой выходит из дома, садится в машину и едет по питерским дворам. Камеру трясет невероятно. В кадре под разными углами выстраиваются и пропадают обшарпанные стены. К счастью, вскоре машина выезжает на набережную канала и останавливается на светофоре. Мимо идут люди, камера застыла на уровне бампера: видны только туловища. Идет время, идут туловища, где-то за кадром тикает светофор. Наконец, автомобиль снова трогается. На этот раз он едет прямо на нас. И вдруг – о чудо! – начинает звучать музыка. И машина уже не подскакивает на ухабах – она танцует. Ритмично, легко, весело. Мотор завелся. Пролог окончен.
Трудно представить себе что-то более унылое, чем банка холодных щей. И если с этого все начинается – то чем же продолжится? А продолжится в том же духе: стерильной больницей, тесной коммуналкой, шумной пивной… Зритель увидит будни Сергея Маслова. И главное их свойство, трудами Попогребского, в том, что они абсолютно лишены обаяния. Более того: такие будни практически непереносимы. Порой возникает впечатление, что у действий главного героя отсутствует явная мотивация. А ведь это вполне логично: в том контексте, в какой поместил режиссер бедного анестезиолога, совершенно безразлично – каким будет следующее действие. Потому что из этого болота все равно никуда не вырваться. И юмор, который разбавляет тоску «Простых вещей» - всего лишь режиссерская хитрость (как и в случае со «Свободным плаваньем»): способ немного отвлечь внимание от того, насколько все убого в этой предкамерной реальности.
Режиссерская манера Попогребского знакома зрителю по «Коктебелю», который он снял совместно с Хлебниковым. И в «Свободном плаванье», и в «Простых вещах» чувствуется связь с этой картиной, ставшей успешным дебютом для обоих режиссеров. Неторопливость, внимание к мельчайшим шероховатостям фона, отказ от стремления украшать реальность, попытка замереть и прислушаться к току жизни и душевным переживаниям – все эти черты «Коктебеля» оказались свойственны и «Простым вещам». Если Хлебников продолжил в своей картине традицию тихого созерцания, то Попогребский смешал принципы неореализма и Догмы, и превратил свою кинематографическую честность в агрессивный прием, который способен бить зрителю по нервам. Одновременно «Простые вещи» заставляют вспомнить картины Антониони. Герой у Попогребского может стоять на фоне зеленой стены, смотреть в одну точку и пропускать мимо ушей треп коллег, который доносится до зрителя откуда-то сбоку. Сколько это будет длиться – одному Богу известно, но пока смотришь, закрадывается страх, что бесконечно. Или герой просто идет, а на заднем плане пролетают размытые ночные огни. Или стены старого подъезда. Или скамейка во дворе. За неразговорчивого героя вплоть до финала говорит фон – по этой причине слишком навязчивый, переполненный деталями. А в финале фон неожиданно пропадает. То есть еще какое-то время длится это рутинное течение жизни – столько же, сколько надо толстяку на лыжах, чтобы пересечь замерзший пруд. Но вдруг перед нами крупным планом – лица, а позади все бело. И это почти катарсис.
Пару раз за фильм мелькает в кадре фрагмент «Сотворения Адама» Микеланджело: Бог вдыхает жизнь в человека, протягивая руку к его руке: мертвая глина оживает от божественного прикосновения. Это одна из самых милых метафор фильма. Попогребский, судя по всему, все-таки прозаик от кино, и поэтические приемы даются ему со скрипом. Рифмы по большей части достаточно банальны: например, герой присаживается испить водки ровно под соответствующим рекламным щитом. Образный ряд тоже не шокирует глубиной и новизной. Врачи в стерильных масках символизируют холодность и отчужденность окружающих людей. Дым, застилающий героя, призван подчеркнуть его душевную смуту. Звук, который издает аппарат искусственного дыхания, выражает стесненность, неестественность положения героя в мире. И так далее. Тем не менее, эпизоды, в которых нет претензии на символизм, выглядят вполне зрелой работой. Наверняка надолго запомнится сцена в ресторане, где атмосфера передается просто за счет того, что камера фиксирует лица, речь, движения гостей, каждый из которых представляет собой ярчайший типаж. Кстати, в этой сцене Попогребский использует забавный прием: дает характеристику главного героя и его чаяний в рамках тоста, произнесенного грузинским соседом.
«Сотворение Адама», собственно говоря, расшифровывает главную мысль фильма. Попогребский рассказывает историю о том, как закостеневший мир неожиданно начинает разваливаться (отсюда и череда неприятностей главного героя), только чтобы освободить врача Маслова от своих оков. Главным инструментом по преображению бездуховного существования героя становится актер Журавлев, в исполнении великолепного Броневого. Ну а результат духовной трансформации анестезиолога – холод и белизна снега, в противовес белизне стерильных больничных стен. Снег заставляет Маслова очнуться, широко раскрыть глаза и увидеть мир в новом свете, выйдя из своего законсервированного состояния. Этот незамутненный взгляд новорожденного героя настолько заразителен, что от всего фильма в итоге остается очень приятное впечатление. Так что не бойтесь холодных щей! Это лишь преграда, которую нужно преодолеть, чтобы прорваться к сильному и светлому финалу.
