Рецензия на фильм «Мертвые Дочери»

Полнометражный дебют Павла Руминова успел прославиться задолго до собственной премьеры. Сколько копий поломали типа-критики, обсуждая художественные достоинства роликов, сколько нервных клеток истратил сам режиссер, отвоевывая право на авторское видение. Да, российскому кинематографу сильно недоставало хорроров – жанра, в принципе не приживающегося в средней полосе. Но если ждать от «Мертвых дочерей» адаптационного копирования японских сюжетов, то «фильм о призраках Павла Руминова» преподнесет вам огромный сюрприз.

По своей сути, «Дочери» – не хоррор в чистом виде, и уж совсем не клон «Звонков» и «Проклятий» несмотря на обманчивую фабулу. В жанровом шейкере ленты смешано все: хичкоковский саспенс, мистический детектив и экзистенциальная драма: не случайно единственным мотто, пережившим все маркетинговые рокировки, оказалась уже процитированная фраза. Это не просто фильм о призраках, хотя линия убитых сумасшедшей матерью девочек лежит на поверхности. Это и сеанс самоэкзорсизма, попытка Павла обуздать собственных демонов творчества и подчинить их себе. Сам того не осознавая, Руминов доказывает, что любому под силу победить в схватке с колоссом (которым для режиссера выступает продюсерский аппарат), но только если играть не по своим, а по его правилам.

Чего у «Дочерей» не отнять, так это их ярко выраженного стилистического диссонанса со всем, что было снято возрожденным кинематографом до них. Любая картина, от «Дозоров» до «Волкодава» несет на себе клеймо «сделано в России», сводящее на нет притязания на интернациональность. История Руминова – не столько сюжетом, сколько исполнением – не привязана к географическим точкам, одинаково легко ассоциируясь хоть с задворками Восточной Германии, хоть с трущобами Токио. Не то, чтобы это было принципиально важно, но этот шаг обязателен для выхода ленты на международный уровень и, как следствие, есть признак коммерческого потенциала на мировом рынке.

Впрочем, если подобный анализ вам наскучил, то ловите пригоршни поп-корна – в постановке есть десятки зацепок для разговоров, способных отнять не один час времени. Это и ставшее традицией цитирование жанровой классики – от «Кошмара на улице Вязов» и Сэма Рэйми до обращения к ранним лентам самого Руминова. Это и непривычная для отечественных картин работа со звуком: вербальное восприятие формирует новый уровень страха, когда одно тяжелое дыхание способно вызвать приступ паники и желание закрыть глаза. Наконец, постановка открыто заигрывает со зрителем, предлагая выбрать одну из доступных поведенческих моделей, и не давая правильных ответов до самых последних минут. Развязка не очевидна, но рваный финал вызывает наибольшее количество нареканий – количество монтажных склеек превращает апогей в калейдоскоп разрозненных образов, разобраться в котором с первого просмотра невозможно, а решиться на второй тяжело из-за давящей депрессии ленты.