Добрый вечер, Никита Сергеевич, поздравляем вас с очередной премьерой, и не только с продюсерской, но и с актерской.
Спасибо.
В этом фильме, я его еще не видел, как и большинство наших зрителей - не всем удалось попасть не премьеру, - пишут, вы играете главного злодея Пожарского. При этом он - государственник, имеет все атрибуты патриота, сильная личность. Что, вам действительно не нравится этот герой, и действительно ли он такой злодей?
Нет, я вообще считаю, что невозможно играть в чистом виде злодея - это неинтересно. То есть это может быть в определенном жанре, в сказке, такой иероглиф – "злодей", но совсем не так в этом фильме. Вообще Станиславский говорил, что ищи в дурном персонаже хорошее, а в хорошем - дурное. Пожарский - это сильная личность, это личность очень мощная, противоречивая и в то же время искренняя, поэтому я не могу согласиться со многими методами того, как он поступает.
Например?
Ну, так сказать, все равно так или иначе убийство есть убийство. Но с другой стороны, его позиция в данном случае - это позиция человека, который свято верит, что что-то нужно делать. Но так как он очень одинок в этом своем желании, то, в общем-то, таким образом, он становится таким как бы камикадзе.
Для этого фильма вы уговорили Акунина переписать финал. Почему вы это сделали?
Вы знаете, в финале акунинского романа подверженный идеям Конфуция Фандорин, не желая иметь дело с такой властью, уходит гордо, так сказать, с государственной службы. Абсолютно могу согласиться и понимаю такой поступок с точки зрения личности и характера Фандорина. Но с другой стороны, мне кажется, что такого рода финал, по крайней мере на сегодняшний день, по-моему, очень разочаровал бы зрителя. Потому что человек сегодня не настолько чувствует себя защищенным, чтобы прощать того, кто обязан отвечать за жизнь и безопасность людей, а он вдруг обижается и уходит. Я считаю, что это по-мужски и по-офицерски, понимая, с кем он имеет дело, тем более остаться для того, чтобы хотя бы как-то гарантировать безопасность и благополучие тех людей, которые ему доверяют.
Да, но вы же спорили с Борисом Акуниным, и тот не сразу согласился.
Да.
То есть речь идет о некой дилемме. Не считаете ли вы эту дилемму сейчас актуальной вообще для России – работать либо не работать на государство? И для многих в интеллигенции хорошим тоном еще до недавнего времени считалось быть такой некой фрондой, вообще никак не связанной, ну, вы знаете, о чем я говорю.
Я согласен с вами, это в целом общая российская традиция, что русский художник должен, так сказать, быть нищим и умереть от туберкулеза, от чахотки, под забором, и только тогда он становится, так сказать, настоящим художником. Я не могу с этим согласиться, во-первых. Во-вторых, вы понимаете, что такое оппозиция власти, вечная оппозиция власти? Одно дело, когда человек готов власти вылизать все то, что люди не лижут, как говорит мой герой в картине. Другое дело открытыми глазами смотреть на тех людей, которых ты сам выбрал. Какой же смысл выбирать тебе людей для того, чтобы потом их хаять? Я очень хотел, я мечтал бы по-настоящему искренне любить тех людей, которых я выбрал, чтобы они руководили моей страной. Но не всегда это получается, к сожалению. Но разве это ненормально, чтобы люди относились с уважением и любовью к тем, кого они сами выбрали? Разве это ненормально? По-моему, ненормально выбрать и потом поливать грязью, вот это ненормально. Или не выбирай этих, выбери других тогда. Ну а коль ты выбираешь, тогда уж ищи в этих людях и помогай им, если возможно, если вообще есть кому помогать.
То есть фактически вы сформировали некий социальный заказ, изменив финал этого фильма?
Нет, абсолютно нет. Это не социальный заказ. Это мое глубочайшее убеждение. Если бы Фандорин был бы живописцем или поэтом - да ради Бога, конечно, поэт имеет право на все. Он может поступить так, как ему велит его муза. Но если ты офицер, у тебя на плечах погоны, если ты давал присягу, если ты служишь, так будь любезен, служи, брат, чего делать! Это твой крест, его надо нести.
Продвинемся дальше по современному российскому кино. Я хочу привести одну вашу короткую цитату о фильме "Турецкий гамбит": "С точки зрения кино, конечно, это - мультфильм. Конечно, это - игра в Барби". Это из вашего недавнего интервью журналу "Афиша". В этом смысле "Статский советник" - уже не игра в Барби?
Нет, дело в том, что, вы понимаете, можно вырвать цитату, и она становится сразу, так сказать, приговором.
Ну, я специально спровоцировал вас.
Я понимаю, о чем вы. Во-первых, мультфильмом для взрослых назвал эту картину сам режиссер Джаник Фазиев. Во-вторых, художественное произведение нужно судить по тем законам, по которому оно сделано. Вот "Турецкий гамбит" - это кино сделано по этим законам. Это сказка. Если задавать вопросы его создателям, просто самый элементарный вопрос: кто делает прическу этой даме в биваке, как она ходит, так сказать, по нужде, кто ей затягивает корсет и так далее - то есть, начинаются вопросы, на которые ответы, если с этой точки зрения рассматривать, это никакой критики не выдержит. Мы принимаем так, как это есть, как сказку, как "Конек Горбунок". Но если это сказка, она, эта сказка, свою задачу выполняет. И слава тебе Господи, что 98% детей, наконец, узнали, что вообще была русско-турецкая война. И в этом смысле я считаю, что картина выполнила свою функцию.
Если иметь в виду "Статского советника", конечно, это другое, совсем другое. Мы пишем в нашем слогане: игры закончились, теперь настоящий Фандорин в настоящем деле. Но дело в том, что я никак, мы никак не хотели унизить, скажем, артистов, которые играли Фандорина и в "Азазеле", и в "Гамбите". Но это тот Фандорин, который растет – сначала совсем мальчик, потом юноша, и вот Фандорин зрелого возраста, тот Фандорин, который в результате и стал, так сказать, героем, основным героем романа Акунина. Поэтому в данном случае мы просто говорим о том, что он повзрослел, и это уже настоящее дело, и эта история меньше похожа на сказку, чем "Турецкий гамбит". Но и судить придется по другим законам.
То есть вы от сказки как-то уже продвинулись?
Да.
Мы говорим о том, что сказка, интерес к истории, хорошо, что хотя бы узнали, что была турецкая война, хотя, вы знаете, "Красная Звезда" обиделась и нашла массу исторических несоответствий в этом фильме и так далее.
Безусловно.
Но ведь интерес к истории неигрушечный. Это же не игрушка. Люди идут в кино, хотят узнать, и в общем этот интерес, он неподдельный, не получается ли так, что их обманывают?
А вот скажите, "Неуловимые мстители" - это тоже, в общем-то…
Ну, это советская мифология.
Мифология.
На это можно списать. Здесь российская мифология.
И это мифология.
Хорошо. Чем вы объясняете такой интерес к истории сейчас? Что - такое пробуждение? Насколько он глубок, насколько он не игрушечный?
Я думаю, что это абсолютно естественная тенденция, знаете, такого, так сказать, раскачивания маятника. Потому что все-таки хотим мы того или не хотим, но мы все-таки воспитаны так, все-таки это земля, на которой жили и работали и Толстой, и Достоевский, и Чехов, и Бунин, и Лесков, и Аксаков и так далее. Наша жизнь пронизана этой литературой. И, конечно же, для людей, которые хоть что-то читали, питаться только американскими блокбастерами, где нет никаких оправданий и уже не важно, кого убили и за что убили, важно, как убили, то есть когда потерян интерес и реальное уважение к жизни и к смерти, люди, насытившись этим, пытаются найти отдушину в том, что им ближе, хотя бы слушать не в переводе картины, а на родном языке. Я думаю, что в этом смысле это очень важное движение для нашего кино.
Вы упомянули американские блокбастеры. Многие из них сняты о Второй мировой войне. Конечно же, публика ждала "Утомленные солнцем-2" - как некий ответ, ждала несколько лет как некий ответ этим самым американским блокбастерам, где вообще не очень-то понятно, кто выиграл войну, где воевали и как все это было. Вместо фильма получилась книга хроники Второй мировой войны, которую вы сейчас издаете. Это тоже ответ? Если…
А почему вместо, это вместе. Готов сценарий…
Ну, по времени сейчас…
Готов сценарий. Кстати говоря, я и не собирался поспевать к 60-летию. Я в этом смысле человек прагматичный. Потому что утопить эту картину, которая мне очень дорога, в общем огромном потоке сегодняшних фильмов и передач о войне мне бы очень не хотелось. Это первое. Во-вторых, у меня никогда не было идеи отвечать кому-то, например, ответить американцам. Мне очень хочется рассказать историю. Вы знаете, я прочел и посмотрел хронику, часов 40 хроники. И чем больше я смотрел хроники о войне, тем больше я поражался тому, что мы эту войну выиграли. Вы знаете, есть такой писатель Раш, он написал, что советские историки отняли победу у русского народа, показывая немцев идиотами, пьяницами, полными кретинами, несостоятельными, укутанными в платки и в гриме с усиками Гитлера. Мы победили самую мощную армию в истории человечества. Страшными абсолютно жертвами, невероятными усилиями. Даже говорили, что война у нас трехслойная. Первые два слоя скрывают, так сказать, выравнивают ландшафт, а третий входит по этим трупам в город. Поэтому для меня картина "Утомленные солнцем-2" - это не ответ, скажем, Спилбергу, это попытка разобраться, каким образом и как получилось, что в результате гигантская, мощнейшая армия была разгромлена. Для меня этот вопрос носит даже более мистический характер, нежели исторический, потому что я не верю в то, что без Божьего промысла была бы возможна такая победа.
Вы говорите, что для вас это не ответ. А все-таки публика ждет именно такого ответа, потому что когда мы смотрим, скажем, "Перл-Харбор" и понимаем, что войну выиграл американский полковник, который полетел бомбить Японию, то, в общем, хочется пожать плечами. Это не очень вписывается.
В этом все дело. Понимаете, у нас все время состояние такого пассивного изумления. И вот нам говорят: вы такие большие, вам поскромнее надо быть. Олбрайт говорит: ну что за справедливость, когда такая земля как Сибирь принадлежит одной стране? И мы все это, так сказать, едим постепенно. Так нас прокачивают на всхожесть - и это съели, и это можно, и вот это. Мы стесняемся своей огромности и все время пытаемся, зажав плечи, сидеть в уголочке. Ну как возможно, чтобы все время мы находились в состоянии тряпки, о которую вытирают ноги? Можно надуть щеки, встать по третьей позиции и начать крушить все вокруг себя, а можно и нужно строить свое кино, свою литературу, свой театр, свою политику, свою валюту и так далее, и так далее. Если это созидательное начнет существовать вместе с огромным количеством людей, живущих в нашей стране, то все остальное постепенно подвинется, у нас будет пространство, чтобы опять вновь жить нормальной жизнью и превратиться из электората в народ, а из территории - в страну.
То есть эта усталость от этих американских фильмов, где нарушаются все пропорции, она вполне справедлива?
Абсолютно, конечно.
А какие культурные угрозы сейчас есть у России? Об одной из них вы сказали - так вот сидеть, съежившись, такое вот некое чувство неполноценности, я считаю, это такая культурная угроза, такое настроение. Как бы вы ответили на этот вопрос?
Вы понимаете, дело в том, что самая большая угроза заключается в том… Я помню первую американскую выставку, когда появилась пепси-кола, за ней стояли километровые очереди, потому что это была пепси-кола, что где-то там существует мир, где есть пепси-кола! Мы еще до сих пор не отошли от флера того, что где-то там, наконец, рухнул занавес, открыли окно, и в это окно нам вставили, так сказать…
… под власть пепси-колы?
…да… и нам вставили огромный такой шланг из бочки ассенизаторской, да. И все, что там уже не нужно, слили к нам вместе с лекарствами просроченными, вместе, так сказать, с интеллектуальным "Макдоналдсом" и так далее. И мы все это поначалу стали с наслаждением есть. А сейчас поняли вдруг: ой, а погодите, а давайте все-таки чуть посмотрим, может, у нас что-то свое есть. Я думаю, что интерес к кино сегодня, которое есть в нашей стране, к нашему кино, плюс, так сказать, правильно построенная реклама – да, мы сегодня нашими картинами постепенно вытесняем, по крайней мере по кассе, американский блокбастер. И это очень важный показатель. Рынок наш, потрясающий рынок кино. 36 кинотеатров было, когда я выпускал "Сибирского цирюльника", 36! Сегодня их более 900. Через год их будет больше тысячи. Вы понимаете, какой это рынок огромный?
Конечно! Конечно! Конечно! Спасибо, Никита Сергеевич. Итак, это была программа "Вести. Подробности" и Никита Михалков, который выпускает на экраны страны новый фильм "Статский советник". До встречи. Спасибо.
Спасибо.
