«Стыд» (Skammen), Швеция, 1968; реж. Ингмар Бергман, в ролях: Макс фон Сюдов, Лив Ульман, Гуннар Бьёрнстранд, Сигге Фюрст, Ханс Альфредсон, Ульф Юхансон, Бьерн Тамберт.
Стопроцентно мирные люди, Ян и Ева Розенберги, музыканты расформированного симфонического оркестра, оказываются в эпицентре военных действий, посреди бомбёжек и трупов. Всё вокруг настолько страшно, что кажется кошмарным сном...
«Стыд» - фильм ужасов не в меньшей степени, чем предыдущий «Час волка». В своей 29-й полнометражной режиссёрской работе Ингмар Бергман ставит жестокий эксперимент над цивилизованными людьми, пытаясь нащупать, где пролегает граница стыда - та грань, что отделяет приличного человека от бьющейся за выживание толпы, образованного интеллигента - от зверя.
Неудивительно, что его опыты продолжит спустя десятилетия главный кинохирург современности Михаэль Ханеке, поместив в аналогичную ситуацию персонажей «Времени волков», а ещё позже разовьёт в собственной манере - в «маме!» - знатный богоискатель Даррен Аронофски. Их фильмы схожи с бергмановским не только повышенной степенью жестокости, но и принципиальным отказом от пояснений: режиссёры бросают своих героев в котёл тотального ужаса, предлагая зрителям самостоятельно разбираться, что здесь к чему и кто с кем воюет (и так ли уж важно знать все эти подробности).
У Бергмана герои ведут самую спокойную, размеренную сельскую жизнь. Обустроившись вдали от людей, они что-то выращивают, кого-то разводят. У него растёт зуб мудрости, она чем-то недовольна, он поднимает ей настроение, любуясь её красотой... И когда вдали раздаётся колокольный звон (в будний-то день) - это просто настораживает. Но когда мимо их дома проезжает военная колонна - уже немного пугает.
И тем не менее, пока Ева упрекает плачущего Яна в излишней эмоциональности («Возьми себя в руки. Я же держусь»), мы ещё не понимаем, что же здесь происходит. Реальность проявляется постепенно: в солдатах на пароме и в городе, в слухах о возможном вторжении, в разговорах про то, что лагерь беженцев бомбят почти каждый день. Розенберги покупают вино почему-то в антикварном магазине (больше негде?); хозяин даёт послушать им музыкальную шкатулку и ставит три бокала: его призвали - и чувствуется, что он не уверен, сумеет ли вернуться обратно живым...
Но стоп! Снова мирная сцена: за обедом Ева признаётся, что хочет детей... Когда через несколько минут (экранного времени) над их домом пролетят самолёты, раздадутся взрывы, военные посоветуют поскорее отсюда уехать, они задержатся и попадут в руки противника, она же, едва отдышавшись и придя в себя после невиданного стресса, скажет ровно обратное: «Хорошо, что у нас нет детей», - ведь невозможно даже представить, как пережить нечто подобное с маленькими плачущими несмыслёнышами.
Тема детей возникнет ещё раз в самом финале, когда Ева будет пересказывать свой сон, в котором самолёт поджигал розы и была их не родившаяся пока дочь. Пересказом сна «Стыд» не только заканчивается, но и начинается: ранним утром Ян тоже делится своим «очень странным» сновидением, имеющим отношение к прошлой, такой теперь недостижимой (как мы позже поймём) жизни. В середине же фильма героиня произнесёт слова, в какой-то мере объясняющие и принцип его построения, и саму суть: «Знаешь, порой мне кажется, что это сон. Не мой сон, чужой, но про меня. Что будет, когда спящий проснётся от стыда?..»
Логика кошмарного сна - и без того любимая Бергманом - настолько удачно (если так можно выразиться) ложится на задумку данной картины, что автор признавался, что сценарий до поры до времени так и назывался: «Сны стыда». Новая бомбёжка. Попытка вырваться из грохочущего ада. Мёртвые тела по краям дороги. Пожарище. Опять взрывы. Странный арест. Толпа, загнанная в школу, а затем выгнанная обратно во двор. Приготовления под прожекторами к расстрелу, сменяющиеся помилованием с заменой наказания на каторгу... Весь тот ужас беспощадной войны, который многие ощутили и пережили на самом деле, но который так трудно постичь со стороны...
Война разводит знакомых по разные стороны фронта. Полковник Якоби, на котором Бергман неожиданно делает акцент, разделяя две половинки своего повествования, - вызволяет супружескую пару из опасности («Вы оба мне нравитесь, иначе я отправил бы вас в трудовой лагерь»), после чего становится частым их гостем, недвусмысленно - и не стесняясь мужа - выпрашивая у Евы «один поцелуй». Продававший им ранее рыбу сосед возглавляет, напротив, партизан, чей карательный отряд громит и поджигает их дом.
Меняется и сам Ян, ещё недавно неспособный зарезать курицу (он пробует её застрелить, да и то не попадает). Сперва он убивает человека под давлением (как будто бы) обстоятельств, потом - ради хороших ботинок и рюкзака. Вот вроде бы только что Ева упрекала его то в эскапизме, то в инфантильности («Я детерминист», - отмахивался Ян), а теперь он стал совсем другим - и на её осуждающее «Я не поеду с тобой» отвечает безо всяких эмоций: «Мне будет проще». «Ян, а если мы больше не сможем разговаривать друг с другом?» - спрашивает она, лишний раз подчёркивая смысл и названия, и самого фильма...
Прорвавшись на уплывающую в океан лодку с беженцами, Ева словно бы пытается проснуться, отряхнуться от этого непрекращающегося морока: «Я всё время знала, что должна что-то вспомнить. Что кто-то сказал, а я забыла». Бергман, который и раньше не любил прямолинейных финалов, даёт после этих слов привычное затемнение - оставляя публику гадать, что это было и как это расценивать.
Можно, конечно, предположить, что этот «Стыд» - не о героях войны, а о тех обывателях, что стремятся в ней просто выжить, поддаваясь животному инстинкту самосохранения, однако это (как и в случае со многими другими фильмами Бергмана) будет весьма поверхностным объяснением увиденного. Или это кино о той тёмной стороне, что таится в каждом из нас?.. Да, но, опять же, это далеко не единственная из допустимых трактовок.
См. также:
Ни дня без Бергмана: «Час волка» (1968)
Ни дня без Бергмана: «Персона» (1966)
Ни дня без Бергмана: «Молчание» (1963)
Ни дня без Бергмана: «Причастие» (1962)
Ни дня без Бергмана: «На пороге жизни» (1958)
Ни дня без Бергмана: «Такого здесь не бывает» (1950)
Ни дня без Бергмана: «Жажда» (1949)
