«Седьмая печать» (Det Sjunde Inseglet), Швеция, 1957; реж. Ингмар Бергман, в ролях: Макс фон Сюдов, Гуннар Бьёрнстранд, Нильс Поппе, Биби Андерсон, Бенгт Экерут, Эрик Страндмарк, Инга Гилль, Оке Фриделль, Гуннель Линдблум, Бертиль Андерберг, Мод Ханссон, Инга Ландгре.
В середине четырнадцатого столетия после десяти лет, проведённых в крестовом походе, на охваченную чумой родину возвращаются рыцарь Антониус Блок и его оруженосец Йонс. По пути к рыцарскому замку они встречают актёров, которые едут в Эльсинор на престольный праздник, кузнеца, разыскивающего сбежавшую с одним из них жену, бывшего семинариста, ныне обирающего покойников, «ведьму», которую ведут на костёр… Но самая главная встреча происходит в самом начале, ещё на морском берегу: там к рыцарю приходит сама Смерть - но он предлагает ей поиграть в шахматы...
Писать о «Седьмой печати» непросто, потому что это не просто семнадцатый фильм Ингмара Бергмана, но первый, имеющий статус безусловного мирового шедевра. Как мы могли уже увидеть, до этого у молодого автора (ему ещё нет сорока!) были разного рода удачи: «Тюрьма», например, или «Лето с Моникой»; но «Седьмая печать» - это кино из разряда Великих. Если его нет в топе лучших лент всех времён и народов - вероятно, что-то не так с этим топом. Если вы решите (по какой-то своей причуде) посмотреть у Бергмана не более трёх картин, я обязательно рекомендовал бы начинать именно с этой.
Здесь органично переплелись многие темы, давно (на самом деле - всегда) интересовавшие мастера, и в первую очередь - вопросы богоискательства и отношения к смерти. Не возьмусь сейчас трактовать ни само название, ни полную цитату из Откровения Иоанна Богослова, но очевидно, что религиозными мотивами пропитано всё произведение. Ведь снятие седьмой печати - о котором говорится как в библейском эпиграфе к фильму, так и финальной сцене - сопровождается воцаряющимся безмолвием, которое символизирует приближение царства Христова и тем самым - начало вечного покоя...
Церковный художник показывает оруженосцу «Пляску смерти» (что отразится рифмой в последних - и легендарных! - кадрах). Приговорённую к костру девушку обвиняют в том, что она принесла чуму, так как состояла в плотской связи с дьяволом (что и вызывает интерес рыцаря). Весёлое уличное представление прерывается страшным в своей выразительности крестным ходом, едва ли не каждый участник которого находит моральное удовлетворение в яростном самобичевании...
Рыцарь жаждет обрести некое Знание, но Бог не слышит его и молчит - а потому Антониус и проклинает его, и вновь, раз за разом, пытается до него достучаться (а не до него, так до дьявола: быть может, тот что-то знает о Боге). «А ты всё не перестанешь задавать вопросы», - пеняет ему Смерть, обернувшаяся монахом (до этого она уже принимала у него исповедь под видом священника). «Не перестану. Никогда», - пылко отвечает Блок. «Только ответов по-прежнему нет»; их не было тогда, не появились они и сегодня.
«Моё тело боится, но сам я нет», - уверяет рыцарь, предлагая Смерти сражение на шахматном поле не столько для того, чтобы отсрочить неминуемое, сколько для того, чтобы самому осознать смысл проживаемой жизни - и в эту отсрочку совершить хотя бы один по-настоящему осознанный поступок.
Этим поступком оказывается спасение семьи бродячих артистов. У милого Юфа иногда бывают волшебные видения (мы знакомимся с ним, когда он видит Деву Марию, которая учит ходить маленького Иисуса). Его очаровательная жена Миа угощает рыцаря лукошком земляники с молоком. Их годовалый малыш ещё не гадает, не ведает, что ждёт его впереди в этом неприветливом мире. Для них смерть - это только тот «череп», что можно напялить для увеселения друзей или публики, маска - всего лишь одна из многих.
Якобы случайно смахнув фигуры с доски, Антониус Блок ненадолго отвлекает свою опасную соперницу - и тем самым даёт своим друзьям-попутчикам возможность ускользнуть незамеченными. Конечно, вряд ли это можно назвать метафорой во славу вечно живого Театра (тем более что под другим актёром Смерть всё-таки спилила перед этим дерево), но тем не менее: в этой истории выживают представители именно сценического искусства. Эту мысль Бергман разовьёт позднее и в других своих важных картинах.
Словно бы ненароком ставит автор фильма и такой вопрос: а достойна ли выживания неблагодарная публика - тот «серый» народ, что окружает героев, обсуждая на постоялом дворе досужие слухи («Говорят, вчера одна женщина родила телячью голову») и не без удовольствия принимаясь издеваться над загнанным в угол артистом?.. Может, и хорошо, что «чума расползается по нашей земле», может, люди и правда заслужили насланной на них кары?.. Велика ли вероятность того, что тут нашли отражение сокровенные размышления Ингмара Бергмана, к тому времени не пользовавшегося ещё расположением широкого зрителя?..
Однако «Седьмая печать», отмеченная одной из главных наград Каннского кинофестиваля (Призом жюри, который тогда считался вторым по значению), вывела, наконец-то, плодовитого шведа в число действительно первостепенных режиссёров момента. И благодаря своему вмиг узнаваемому визуальному ряду (оператор Гуннар Фишер – один из постоянных сподвижников мэтра) стала, пожалуй, самым цитируемым его произведением - вплоть до того, что в «Последнем киногерое» Смерть отвлекается от шахмат и неспешно приближается к ... Арнольду Шварценеггеру (интересно, известна ли реакция на это самого Бергмана?..).
Но главное, что и сегодня, спустя шестидесят лет после премьеры, фильм производит всё такое же мощное, а иногда даже оглушительное впечатление. Потому что годы идут, а люди в сути своей не меняются: какими они были в четырнадцатом веке, какими были в середине двадцатого - такими остаются и сейчас, несмотря на все новомодные технологии. Среди нас есть и рыцари, и подлецы, жертвы и герои, кривляки-шуты и большие актёры; никому из нас не хочется встречаться со смертью - но у кого-то достанет мужества посмотреть ей прямо в лицо и предложить партию в шахматы.
См. также:
Ни дня без Бергмана: «Улыбки летней ночи» (1955)
Ни дня без Бергмана: «Вечер шутов» (1953)
Ни дня без Бергмана: «Лето с Моникой» (1953)
