В первые пару дней фестиваля еще сложно говорить о каких-то тенденциях: два фильма о выживании «Война Анны» и «Временные трудности», дебютное кино о наивном искусстве «Дар», мокьюментари о русском мире глазами серба, осевшего на Донбассе и попытка снять свою «Елену», только без двойного дна. Ближе к финалу будет понятно, чем руководствовалась отборочная комиссия фестиваля, составляя программу, пока же попробуем проанализировать увиденное.
Оставшийся без работы после сорока лет работу на заводе высококлассный токарь вдруг обнаруживает в себе способность писать на снегу картины продуктами человеческой жизнедеятельности. Последователь направления Брента Рея Фрейзера и Тима Патча, герой «Дара» не стал пачкать свой инструмент красками – он просто писал на снег. Открывшийся дар, позволил заработать и самому новоявленному художнику, и его родным, но навело шороху в культурных сферах провинциального городка.
Экранизация романа Сергея Жмакина «Золотая струя» могла бы получиться хорошей короткометражкой – анекдот про художника на букву «Х» сначала неплохо работает, но авторам не хватило сюжетных поворотов, чтобы удерживать внимание зрителя на протяжении полутора часов – герой рисует картину, все удивляются, продают ее и все идет по кругу. Интриги не добавляет ни параллельно развивающаяся любовная история, ни семейные конфликты. Что отличает этот дебют, так это смелость темы – да, это анекдот, который органичнее смотрелся бы во времена кооперативного кино Анатолия Эйрамджана, и сложно представить, чтобы на подобную картину выделили средства в Министерстве культуры или Фонде кино. Тот факт, что авторам удалось привлечь средства на подобный проект, хотя для этого потребовалось более трех лет, и хватило сил довести его до ума и до зрителя, уже дорого стоит.
Осиротевшая еврейская девочка Анна, выжившая во время массовой казни где-то на оккупированной фашистскими войсками территории Западной Украины, на протяжении нескольких месяцев прячется в дымоходе старого камина бывшей школы, прекращенной в полицейскую канцелярию. На протяжении полутора часов камера Алишера Хамиходжаева показывает борьбу за жизнь человека, оказавшегося без еды и воды героини, для которой умирать от голода и жажды не так страшно, как оказаться в руках фашистов – за осыпающейся амальгамой каминного зеркала у нее есть хотя бы маленький шанс уцелеть.
В фильме Федорченко, кажется, нет никаких вторых доньнев – деревенская девочка собирает дождевую воду, прикармливает голубей убитыми крысами, наряжается в шкуру волка, снятую с чучела, и готовит еду на спиртовке, добывая топливо из экспонатов класса биологии. Она слышит невнятные разговоры полицаев, наблюдает за тем, как меняется жизнь в канцелярии и однажды жертвует единственным дорогим ей существом, чтобы сохранить собственную жизнь. Несмотря на минимализм художественных средств Федорченко удается рассказать не только историю выживания одного маленького человека, но и через мировосприятие героини, поведать о течении первых месяцев войны: тут наступление нового 1942 года напоминает пир бесов во время чумы, немецкое фортепьяно в вырванными струнами намекает на спетую песню фашизма, а глобус, на который наносились отметки о передвижении немецких войск, вдруг превращается в куклу вуду.
От дебюта ожидаешь какой-то дерзости и смелости высказывания или оригинального подхода к заявленной теме. Увы, «Путь будет Лиза» - не тот случай. Катя на протяжении семи лет пытается забеременеть. Ее мать, которой хочется внуков, эти тщетные попытки раздражают – у ее сына Артура подрастает дочь, но этого ей мало. После очередной ссоры мать попадает в больницу и там, предчувствуя скорую кончину, она решает переписать дачу с участком на Артура, поскольку за ним род продолжится, а вот от Кати ждать ничего хорошего не приходится. Лишившись материнской поддержки, Катя решается на убийство матери.
Квартирный вопрос, как видно, испортил не только москвичей, но и жителей провинции. Драма в стиле «Елены» разыгрывается в русской пасторали с церквями, низенькими купеческими домишками и паромами через реку. Но если для Звягинцева его «Елена» и «Нелюбовь» были притчами и политическим высказыванием, то для Игоря Каграманова и продюсера Арсена Готлиба – это «мильон терзаний» в чистом виде, с минимумом художественной ценности и авторского высказывания. Героиня Елены Маховой долго и мучительно поджигает дачный домик, потом также неторопливо тушит его, потом бьет в доме посуду и прячется от мужа в шкафу, где переживает за съеденный в детстве мармелад. Вознамерившись убить родную мать, она проходит мимо храма, который вырастает на ее пути (тут автор намекает о возможности покаяния) к аптеке, где она планирует купить смертельную дозу лекарства. Банальная история, банальная реализация и не менее банальный финал в стиле воскресных телефильмов телеканала «Россия 1», куда этой картине прямая дорога.
У начальника цеха металлургического завода родился первенец, но в результате послеродовой травмы у ребенка развился диагноз ДЦП. Вместо того, чтобы отказаться от ребенка еще в родильном отделении, он решил воспитывать сына, как здорового человека, хотя любая бытовая задача, от завязывания шнурков и выноса мусора до открывания водопроводного крана и учебы в обычной советской школе для него были настоящим испытанием. Преодолевая себя, он смог вырасти в практически здорового человека, стать успешным предпринимателем и бизнес-консультантом, но, кажется, навсегда поссорился с отцом. Однажды его в качестве бизнес-консультанта и кризис-менеджера и позвали на тот самый металлургический завод, которым теперь руководил его отец.
История, которая легла в основу сценария фильма – подлинная. Аркадий Цукер ведет бизнес-тренинги под названием «Временные трудности», его рабочий график расписан по часам, а в Интернете можно найти записи его выступлений, в том числе и на конференции TED. На своих семинарах он рассказывает, кажется, совсем уже невероятные вещи, и том, что отец бросил его ползти по тайге, где ему пришлось несколько дней ночевать в берлоге с медведем, и об ужасах советской школы, где он терпел постоянные унижения сверстников, и о тирании отца. Перенесенная на экран эта история, кажется, оправдывает, если не домашнее насилие (его в фильме нет, руку на одного из членов своей семьи герой Ивана Охлобыстина поднимает лишь однажды), то жесткие методы воспитания. Но в конце 70-х и начале 80-х годов подобные методы были в порядке вещей (не доходит через голову, дойдет через *опу), и, надо сказать, отец действовал еще довольно мягко – его целью было не наказать ребенка за то, в чем он никак неповинен, а стимулировать его развиваться, тем более, что жизнь к инвалидам гораздо более жестока.
Большинство критиков возмутили именно методы воспитания, которые были названы фашистскими, но претензии к картине не столько в этом. «Временные трудности» слишком прямолинейны. Если Расходников еще оставляет для зрителя и для себя вопрос о том, что стоит за суровостью отца – домашний тиран или опытный управленец, пользующийся жесткими методами и дома, и на работе, то все прочие приемы режиссера буквально разжевывают зрителю все, что хотели донести сценаристы. На это работают и бесконечно повторяющиеся флешбеки, страшный сон героя и отсылки к роману Островского «Как закалялась сталь». Кино все-таки искусство образов, а зритель в кинозале, в отличие от домохозяйки, занятой просмотром сериала, за полтора часа фильма не успевает забыть, о чем говорилось с экрана еще пятнадцать минут назад.
