Преступление и наказание. Как напугать кинозрителя

filmz

Хоррор наряду с комедией считаются низким жанром. Со стороны может показаться, что нет ничего проще, чем насмешить или напугать. На самом деле, выдавить слезу в душещипательной мелодраме гораздо проще, чем заставить зал в едином порыве хохотать или вжиматься в кресло от ужаса. И если с комедиями в России все более-менее сложилось — зритель успел насладиться жанром и устать от его переизбытка, то с хоррорами все гораздо сложнее.

До выхода на экраны «Пиковой дамы» успешных российских фильмов в этом жанре, можно сказать, не было вовсе («Путевой обходчик» и «С.С.Д.» не в счет), а последовавшие за ней «Маршрут построен», «Диггеры» и «Дизлайк», показали, что режиссерам и продюсерам еще есть над чем работать. На экраны выходит «Невеста» Святослава Подгаевского, вскоре дойдет дело до «Вурдалаков», в интернете успешно существует сериал «Район тьмы», создаются продюсерские компании, которые делают ставку на жанр. Но чтобы в будущем хорроры в России были успешными, стоит разобраться в том, что на самом деле представляет собой один из самых сложных жанров кинематографа.

Преступление и наказание
Что не убивает, делает нас сильнее.
Фридрих Ницше

Прежде всего, нужно понимать, что хоррор — это современная страшная сказка, в которой действуют людоеды, оборотни, упыри, лешие, Кащей Бессмертный и Баба Яга, только поменявшие личины и имена. Они прекрасно существовали в фольклорной традиции, но будучи перенесенными на экраны в советское время в буквальном смысле, либо представляли собой олицетворение мирового зла (как Кащей Бессмертный в одноименной милитаристской сказке Александра Роу), либо приобретали комический оттенок, что никак не способствовало устрашению зрителя.

Григорий Милляр в роли Кащея Бессмертного. «Кащей бессмертный» (1944)

Как и в страшной сказке, в основе любого фильма в жанре хоррор лежит наказание за некий проступок (чаще на сексуальной почве), совершенный кем-то из героев в прошлом, или реакция на критическую ситуацию между главными героями (готовящийся разрыв), или страх своими действиями разрушить семью и потерять детей. Это наказание может быть явным или мнимым, которое настигает героя в пограничном состоянии (сна, приема алкоголя или наркотических средств, состояния аффекта, стресса), в момент, когда у него в жизни все может быть и хорошо, но душу подтачивает червь. Причем откуда идет эта кара — из снов, как в случае с Фредди Крюгером, из потустороннего мира, как в «Полтергейсте» и «Астрале», или из реальности («Техасская резня бензопилой», «Ад каннибалов», «Последний дом слева», «Райское озеро») — это, по большому счету, не так важно. Главное, что страхи, которые преследуют героев — это наказание, а победа над страхами — искупление.

кадр из фильма «Кошмар на улице Вязов» (1984)

Из всех российских хорроров тема преступления и наказания стала лейтмотивом лишь «Мертвых дочерей» Павла Руминова, но это хоррор, вывернутый наизнанку, поскольку его герои осознают, что спасением от смерти будет соблюдение некоего условия, но это принцип «Пункта назначения», который скорее мистический триллер, чем хоррор в чистом виде.

У страха глаза велики
Больше всего человека пугает неизвестность.
Как только эта неизвестность, пусть даже враждебная,
идентифицирована, он чувствует облегчение.
Незнание включает процесс воображения.
Тогда в каждом появляется его внутренний демон, его «худшее личное».

Бернард Вербер «Мы, боги»

Наказание за преступление — это лишь часть картины, из которой складывается хоррор. Человека всегда страшит неизвестность. Во все времена страхами были окутаны старые дома с их призраками прошлого (истории с привидениями), древние легенды и сказки, страх наказания за внебрачный сексуальный контакт. Но этим страхи не исчерпываются. Бум фантастических фильмов о нашествии инопланетян пришелся на времена «холодной войны», когда Запад опасался влияния советской пропаганды через агентов влияния. Отсюда «День триффидов» и «Вторжение похитителей тел». Сегодня этот страх, на фоне политики мультикультурализма, переродился в жанр зомби-хорроров. Когда-то он начинался, как реакция на вспышки экзотических заболеваний вроде Гонконгского гриппа, а в последнее десятилетие получил второе рождение, когда различные страны сталкиваются с нашествием мигрантов — латиноамериканцев в США, африканского и ближневосточного населения в Европу, которые приходят со своей культурой и своими инфекциями. Страх столкновения с другой цивилизацией или социальным слоем вообще свойственны человечеству. В «Хищнике» — сливающийся с окружающим миром могучий мужик в шлеме с дредами — рокер и растаман в одном флаконе; в «Пропащих ребятах» рокеры-наркоманы представлялись вампирами; в «Змее и радуге» — перебравшие с дурманящими веществами герои превращались в зомби; а в «Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда» Стивенсона — зверели и превращались в монстров выходцы из получивших широкое распространение в Лондоне XIX века опийных курилен.

Кадр из фильма «Пропащие ребята» (1987)

Заболевания всегда были предметом особого внимания жанра. Дракула, как символ чумы, как и прочие вампиры, до появления альтернативны в виде зомби, были неизменным экранным пугалом, а с появлением СПИДа, стали причиной повышенного интереса к вампирам, олицетворявшим богемный образ жизни, где зачастую не обращают внимания на пол и возраст твоего партнера, и оборотням в кино 80-х годов. В этот период появились и «Голод» Тони Скотта (героиня Сьюзан Сарандон работает в лаборатории с обезьянами-капуцинами, от которых, по одной из версий, человеку передался вирус СПИДа), и «Интервью с вампиром» (тема однополой любви) и «Дракула» Брэма Стокера (хотя в этом фильме Дракулой движет совсем другой мотив). Разве что в версии Вернера Херцога «Носферату: Призрак ночи» сам Носферату (Дракула) был олицетворением влияния коммунистической идеи на послевоенное западное мироустройство, но это тоже, в своем роде, можно было назвать красной чумой. Со временем вампиры и оборотни потеряли свою основную функцию — пугать, и стали слишком романтизированными персонажами.

Кадр из фильма «Голод» (1983)

Тем не менее, большинство хорроров все-таки эксплуатируют страх перед сексуальным насилием. Жанровым клише слешеров стала сцена, в которой молодая пара предается ласкам где-нибудь на заднем сидении родительского авто, после чего один из них или оба погибают от руки маньяка, мутанта или аборигена. Стараниями Джона Карпентера, в возрожденном несколькими годами ранее (после засилья кодекса Хейса) жанре, появился образ «final girl» — последней девушки, которая всячески стремиться избежать насилия и находит в себе силы расправиться с маньяком, чтобы он не смог вонзить в нее свое окровавленное орудие. Это клише стало восприниматься, как феминистское высказывание, мол, правильная женщина вполне может постоять за себя, даже если для этого придется отправить на тот свет маньяка в хоккейной маске.

Именно о страхе перед последствиями сексуального контакта (осуждение со стороны родных, знакомых и не очень, людей) был и «Кэрри» Брайана Де Пальма, и недавний хит «Оно (следует за тобой)». А уж если говорить о, пожалуй, лучшем хорроре всех времен — «Чужом» — то он весь замешан на сексе, причем, в большей степени, на насилии над мужчинами.

Кадр из фильма «Чужой» (1979)

Впрочем, в последние годы страх перед последствиями сексуального контакта стал сходить на «нет». Причиной тому распространение средство коммуникации и нивелирование опасности, которую влекут за собой беспорядочные связи. Общество, в котором ослабло влияние традиционных ценностей и религии, стало более толерантным к ранним связям, и этот плод перестал быть столь запретным. Проследить изменение к предмету страха можно на примере недавнего ремейка «Кэрри», вышедшего в российский прокат под названием «Телекинез» — сложно в современном обществе всерьез воспринимать, как неосведомленность подростка об изменениях, которые претерпевает организм в результате взросления, так и столь отчаянное следование христианским догмам, которым следовала мать Кэрри.

На съемках фильма «Кэрри» (1976)

В России с эксплуатацией секса в кино все сложно. До недавнего времени еще можно было бы попытаться поэкспериментировать, но кому-то не хватало воспитания, кому-то — смелости. Сегодня же, чтобы получить прокатное удостоверение, фильм должен удовлетворять высоким моральным нормам, так что сделать что-либо в этом жанре стало тем более проблематично.

Родом из детства

Создатели фильма «Пиковая дама: Черный обряд» пошли по самому беспроигрышному пути — детские страхи, в основе которых, как правило, лежат сложные взаимоотношения внутри семьи и ожидание возможного развода родителей. Дети склонны изображать недуги, чтобы собрать вокруг себя родителей в надежде, что они помирятся или обращать на себя внимание, когда родители слишком увлечены младшим братом или сестрой. Герои-дети пытаются привлечь к себе внимание, либо испытывают насилие со стороны родителей и подменяют это наличие вымышленными персонажами, иногда дружелюбными, как Карлсон, который живет на крыше, но чаще не очень. «Сияние» Стэнли Кубрика и недавний «Бабадук» — это две стороны одной медали. Родительские демоны вырываются наружу в разных обличьях, но результат один — ребенок, не понимания, что происходит с взрослыми, пытается укрыться от потенциального насилия, либо, как в случае с «Детскими играми» и «Оменом», расправляется с взрослыми за невнимание с их стороны. «Бабадук» в этом смысле — квинтэссенция жанра, поскольку представляет собой, в первую очередь, драму, в которой все жанровые клише хоррора для стороннего наблюдателя выглядят, как проявление безумия главной героини.

Кадр из фильма «Сияние» (1980)

Если истории, в основе которых лежат взрослые страхи и возмездие за совершенные проступки или преступления, переход в зону страха происходит через стресс или измененное сознание (сон, алкоголь, наркотики), в детских ужасах соприкосновение с потусторонними силами может происходить спонтанно, от разыгравшегося воображения.

Второй этап детских, хотя, скорее, подростковых страхов, относится к взрослению и пик их приходится на 13-летие. К этому этапу относятся и первая влюбленность, и переживания об изменении в организме, стеснение в попытке обсудить происходящее со сверстниками и родными. Вторая часть «Знамения (Омена)» «Дэмиен» относит нас к этому возрасту персонажа, равно как и «Оно» Стивена Кинга. На смену насилию в семье приходит насилие со стороны сверстников, которое выливается в неконтролируемую жестокость в отношении окружающих.

Наука и жизнь

Немного особняком в этом списке стоят техногенные хорроры. Зародившиеся на рубеже XIX-XX веков в литературе, они быстро перекочевали в кинематограф. Опасения перед последствиями изобретений и невозможностью их контролировать возвели в ранг главных киномонстров чудовище Франкенштейна и Человека-невидимку, а следом и «Тайна музея восковых фигур» — все это безумные ученые и их творения. В конце 70-х и начале 80-х, на новом витке технологической революции, страх перед изобретениями породил «Ярость» (Fury) Брайана де Пальмы, «Воспламеняющую взглядом» и «Противостояние» Стивена Кинга — все они демонстрируют страх людей перед экспериментами, которые проводили над людьми аффилированные со спецслужбами ученые, разрабатывающие биологическое оружие. Но и в «Терминаторе» Джеймса Кэмерона, «Кристине» Джона Карпентера и «Степфордских женах», которые хотя и являются отголоском волны фантастических рассказов Айзека Азимова и Роберта Шекли о неконтролируемых механизмах, готовых, если потребуется, уничтожить человечество, отчетливо прослеживаются совсем не техногенные страхи. У того же «Терминатора» ноги растут из «Хэллоуина» Джона Карпентера, «Кристина» по роману Стивена Кинга — это история взросления и первого сексуального контакта, а роман «Степфордские жены» стал реакцией на появление феминистских течений в обществе.

Кадр из фильма «Кристина»
Псы-воины

Последствия психологической травмы героев проявились в кино в виде оборотней. Превращение людей в животных известны в литературе еще до Овидия и его «Метаморфоз» в деяниях богини Иштар, в русских сказках они присутствовали в виде кикмор и вурдалаков (волколаков), но в культуре XX века оборотни, чаще всего в образе людей-волков, стали появляться после выхода фильма «Человек-волк».

Клиническая ликантропия — заболевание психическое, но для кинематографистов оно оказалось щедрой пищей для фантазии. Оборотни теряли близких или становились жертвами нападения волков на британских болотах («Американский оборотень в Лондоне»), или склонялись к инцесту с животной страстью («Люди-кошки»). Теряя человеческий облик, они были готовы разорвать ближнего в бою («Псы-воины»), теряли разум от потери близких («Человек-волк»), или осознавали свою звериную сексуальность («Волчонок»). В итоге оборотни перестали существовать в кино, как самостоятельная единица, превратившись в олицетворение парней из американской глубинки или низов общества, которые противостоят сильным вампирам мира сего («Другой мир» и «Сумерки»).

Катализаторы страхов
Призраки – лишь метафора
«Багровый пик»

Часто место действия — старинный особняк, открытое море, кукурузное поле или чаща леса становятся катализатором страхов персонажей. Они, конечно, боятся этого бескрайнего пространства, в котором им могут грозить различные опасности, как водится, нарушают простые правила — не сворачивать с прямой дороги, выполнять правила техники безопасности. Герои находятся под влиянием легенд, поверий, или под воздействием алкоголя или наркотиков, но, на самом деле, обстоятельства, в которые попадают герои, вызывают страхи внешние, а боятся они совсем других вещей.

Кадр из фильма «Отмель» (2016)

Страх перед природой и стихией, который стал лейтмотивом «Ведьмы из Блэр», «Открытого моря», «Отмели» и «Челюстей». Но конфликт «Ведьмы из Блэр» основан на ревности, фактор которой становится острее, когда герои оказываются в лесной глуши. «Отмель» — драма о девушке, которая переживает смерть матери и пытается с этим примириться, а раненая чайка оказывается олицетворением ее самой, девушки, неспособной найти в себе силы пережить эту потерю. Первое «Открытое море» повествует об отчаянии, что ты можешь быть всеми забыт, а вторая часть, помимо опасности оказаться в открытом море без надежды на спасение, демонстрирует страх матери за свое новорожденное дитя.

Различные мистические ритуалы, вокруг которой выстроены страхи героини в «Невесте» — еще один популярный мотив жанра, в котором герои оказываются свидетелями или невольными участниками таинственных обрядов. «Ребенок Розмари» — страх женщины перед рождением первенца. «Дети кукурузы» и «Плетеный человек» стали откликом на получившие широкое распространение в Соединенных Штатах «районных» сект и деревенских проповедников, а также отражением страха родителей, которые не представляют, чем на самом деле занимаются их дети, когда не находятся под их присмотром, и какими они могут вырасти. Из этой же серии и «Изгоняющий дьявола» — история не столько история об уменьшении влияния церкви на семью и силе веры, сколько про невозможность и неспособность родителей управлять своими детьми, которые, будучи дома послушными и робкими, оказываются олицетворением поговорки «В тихом омуте черти водятся».

Со съемок фильма «Дети кукурузы»

Попытки обнаружить в фильмах, основанных на ритуалах, общий мотив не имеют смысла. Ритуал, в отличие от архетипичных форм проявления зла — это лишь обстоятельства, попадая в которые герой оказывается под влиянием неких факторов, вызывающих его потаенные страхи. Тут может и быть и страх знакомства с родителями жениха и социального неравенства или страх перед вступлением в самостоятельную взрослую жизнь, как в «Невесте».

Особняком тут стоит фильм «Челюсти», в котором страшнее акулы-людоеда оказывается коррумпированный мэр городка Ларри Воун, не пожелавший закрыть пляж острова в день празднования Дня независимости, несмотря на опасность, таящуюся в прибрежных водах. Критики того времени усмотрели в фильме намек на Уотергейтский скандал и нечистых на руку руководителей страны, действия которых могли погубить немало жизней.

Резюме

Для создателей фильма ужасов, как ни для кого иного, важно находить и понимать, какие страхи на самом деле движут его героем, что ему предстоит победить, сражаясь с олицетворением зла. Чаще всего, это страх внутренний, результат подозрений, недомолвок или нарождающегося конфликта, который усиливается за счет внешних факторов (под воздействием среды или стимулирующих средств). Как только авторы российских хорроров научатся находить тот самый человеческий и живой, понятный на невербальном уровне, страх, для своих героев, в жанре отечественного хоррора наступит эпоха процветания. Хочется надеяться, что наступит она уже скоро.


Все новости