Одним из интересных свойств вашего героя являются его навыки переговорщика.
Да, а вот у меня их нет. Я не умею вести переговоры, даже о скидке в магазине не смогу договориться. Не имею ни малейшего представления о том, как это делать, поэтому для меня это было очень интересно — сыграть человека, который является мастером в этом деле. Все равно, что сыграть того, кто в совершенстве владеет языком, на котором я не говорю. Ну не умею я этого. Хотя хотел бы уметь.
В фильме вы — абсолютный американский патриот. Любите свою страну. А в жизни на что вы готовы пойти ради нее?
Вы конкретно про меня спрашиваете или про некоего среднестатистического американца? Ну, знаете, я думаю, надо всегда быть включенным в жизнь страны, каждый день. Например, сейчас. Есть вещи, к которым надо относиться со всей возможной серьезностью. А есть такие, о которых и думать нечего. Политический процесс сейчас даже отдаленно не похож на нечто важное, это цирк какой-то. Что такое быть гражданином — на мой взгляд, это постоянно подвергается переформулировкам со стороны тех сил, которые это самое понятие — «гражданин» — пытаются прогнуть под себя. И об этом важно постоянно помнить. Это такие странные весы, на которых постоянно приходится балансировать: надо быть чрезвычайным циником и в то же время чрезвычайным же оптимистом, а это не нелегко — научиться понимать, когда кем надо быть. Но, вообще говоря, наверное, вряд ли вы ошибетесь, если не будете доверять срочным репортажам в новостях о чем бы то ни было, потому что в них почти всё не так, кроме того, кто тут Америка, а кто нет. В этом они никогда не ошибаются и к этому так или иначе сводится всё.
«Шпионский мост»: Марк Райлэнс и Том Хэнкс
В фильме ваш герой — настоящий семьянин, но в какой-то момент зритель замечает некую грань, за которой становится понятно, что он всё больше и больше сосредотачивается на том, что у него на уме, и неважно, что происходит вокруг.
Да что уж там, он свою семью откровенно обманывает.
Ваша карьера настолько богата, что создается впечатление, будто бы вам трудно постоянно балансировать между семьей и всем остальным. Но, в отличие от вашего героя, это вам постоянно удается.
Интересное наблюдение. Но, знаете, как и каждый в этой комнате, я хоть и профессионал, достигший определенных высот, но все-таки сезонный рабочий, и так было, в сущности, всегда. В том смысле, что моя жена вышла за меня, зная, что я не зубной врач и не банкир, а дети мои выросли в семье, где у папы вот такая вот странная работа, признаками которой является то, какая у него прическа, покрасил он усы или не покрасил. А потом прическа и усы исчезают, и папа торчит дома и как-то очень уж долго вообще ничего не делает. (смеется) Знаете, мы ведь как город с единственным предприятием, но мы как-то мало обращаем внимания на то, что происходит. Не подумайте только, что я что-то тут из себя корчу. Иногда мне приходится надолго и далеко уезжать, но у меня и дети уже большие, так что для них это скорее плюс: я теперь могу потусить с ними где-нибудь в Будапеште или, скажем, в Марокко, где я с утра торчу на съемках, а они учатся тому, что представляет из себя моя профессия. В этом смысле я ничем не отличаюсь от дальнобойщика или новостного фотографа, который мотается по всему свету.
Том Хэнкс и копия Берлинской стены
Я прочитал где-то, что во время съемок вас очень впечатлило то, что для фильма построили копию Берлинской стены. Это и вам, и всем нам напомнило о том, что тогда случилось и как между нами до сих пор возводятся стены. А вы почувствовали какую-то подобную связь со своим фильмом?
События фильма разворачиваются в те времена, когда мир висел на волоске, — во времена Холодной Войны. Я рос в мире, где верили, что Третья мировая неизбежна, и неизбежна она в том числе и из-за этого почти физического препятствия — «Железного занавеса», который разделил мир на две совершенно несходные друг с другом половины. Мы были против них, а они были злодеями, для которых мерилом успеха было завоевание нас. Точкой возгорания стали Берлин, Ангола, Корея, Вьетнам или, скажем, красные бригады в Италии. Что-то назревало, и этим чем-то мог стать вооруженный конфликт, который был бы масштабнее Второй мировой в тех же пропорциях, в каких Вторая мировая была масштабнее Первой. Это настолько было у всех на языке, что даже в «Стартреке» было несколько серий с упоминанием Третьей мировой войны и 350 млн погибших. Тогда это было реальностью. Сейчас реальность такова, что одно цепляется за другое, только никаких диктаторов за пределами Северной Кореи нет; диктаторов, которые решают, где пройдет вышеупомянутый занавес, поэтому повсюду мигранты и беженцы, люди, которые бегут буквально из ада, в который превратилась их родина. И похоже, что отдельные города и страны пытаются решить, скольких они могут пропустить через границы. Это какая-то полумера. Еще одно отличие дня сегодняшнего от времен Холодной войны в том, что тогда в 1961 году, не было такой глобальной проблемы с терроризмом и исламским фашизмом. И у всего этого, к несчастью, нет какого-то определенного курса. То же самое с «Унесенными ветром»: разница между антивоенным обществом и Гражданской войной и нашим временем. Того, что было тогда, просто больше нет. Тогдашняя разделенность в социуме была осязаемой настолько, что это получало отражение в кино.
То же самое мы пытаемся делать и сейчас. Разделенность, барьер между обществами есть. С одной стороны, можно сказать, что барьеры типа Берлинской стены не допускали западное общество на восток. На деле же — для того, чтобы не впускать людей, чтобы они не могли перебраться оттуда сюда. Это совсем не такой барьер, какие устанавливаются сейчас в различных частях Европы — они для разрешения миграционного кризиса. Это другое. И последствий у этого куда больше — индивидуальных последствий, я имею в виду. Самое чудовищное и удручающее, что я видел, — это фотоснимки женщин, беженцев. Вот такое сейчас и происходит. С одной стороны, сейчас масштабы куда меньше, но ведь и мир сейчас более сосредоточен на отдельно взятом человеке, чем во времена Берлинской стены и «Железного занавеса». Разница такая же, как между реальностью и гламурным фильмом о гламурной жизни. Ответ на ваш вопрос, конечно, получился сумбурным, но такие у меня мысли.
В «Шпионском мосту» тоже есть свои беженцы
То, что случилось тогда в шестидесятые, случилось из-за боязни Третьей мировой войны. Как вы считаете, насколько этот инцидент повлиял на отношение Вашингтона к Москве?
Знаете, не могу сказать, потому что после крушения Советского Союза все правила были переписаны, и суть этих правил до сих пор в процессе определения. В каком-то смысле было намного проще, когда был «занавес» и ситуация «мы против них». В этом была ясность, чистота, если хотите. Что касается России сейчас… Есть прекрасные исторические книги, в том числе и по истории Советского Союза, которые сейчас просто невозможно читать. Как там звали того типа, который работал в газете St. Louis Post Dispatch? Доктор Даски или как-то так. Он написал кучу книг по кремлеведению, про Советский союз. Кондолиза Райс защитила диссертацию, по-моему, в Стэнфорде по истории Советского Союза. Где это всё? Никакой связи с нынешней реальностью вообще не прослеживается, а ведь в те времена в дипломатическом смысле это было балансирование на грани. И началось это еще до возведения Берлинской стены, до ситуации «мы против них». Думаю, я не способен до конца в этом разобраться, по статусу не положено. Даже наш фильм больше поможет что-то понять, чем мои размышления.
Каково было сниматься в Берлине?
Это уже третий фильм, который мне довелось делать в Берлине с относительно небольшими перерывами между ними, так что для меня Берлин — самый интересный город в мире, при том что я туда приезжаю только работать. Если мы не работали, то я был у друзей, у меня их там много. Том Тиквер, режиссер, с которым я работал уже два раза. У меня там довольно крепкая социальная структура, я всегда знаю, куда пойти и что сделать, даже если это просто бесцельные прогулки по Тиргартену. Я вам так скажу: самая настоящая черная дыра — это в одиннадцать вечера в Тиргартене, в самом сердце Берлина. Там несколько улочек, освещенных так, что они просто растворяются в чернильной темноте, непроглядной, как в космосе. Когда садится солнце, места темнее на планете вы не найдете. Не знаю, так ли предполагалось отцами или матерями-основателями города, но это придает дополнительный смысл тому, что говорят о Берлине: мол, это очень привлекательный и очень бедный город. Думаю, именно это сочетание и делает его одной из самых столичных, так сказать, столиц в мире. Потрясающее место.
И вот что я еще скажу о Берлине: думаю, это для всего мира пример того, как надо вести себя с призраками и грехами прошлого. Берлин проделал невероятную работу в плане противостояния собственной жуткой истории, полной ужаса, трагедий и зверства в течение двух эпох — до 1939 года и до 1989-го. По-моему, то, что сделали его жители, обращаясь к истории города и нынешним реалиям, просто потрясающе, и поэтому, мне кажется, я так люблю этот город.
Вопрос о ваших отношениях со Стивеном Спилбергом. У вас немало совместных проектов, но даже у лучших друзей случаются разногласия. Что происходит, когда вы не сходитесь во мнениях, как решаете такие вопросы?
Не скажу, что никак, конечно. Весомый элемент наших отношений «начальник-подчиненный» — это значит, что когда начинаются съемки, моя задача заключается в том, чтобы делать то, что ему нужно. У меня могут быть какие-то свои идеи, как можно сделать что-то по-другому, но решает-то все равно он. Он фанат своего дела и потому приветствует, когда у актера есть какие-то свои задумки, любит с этим работать. Но если мы на чем-то не сходимся, то это происходит до того, как мы оба появляемся на съемочной площадке. Когда мы работали над «Шпионским мостом», я прочел сценарий, позвонил ему и сказал: «Слушай, по-моему, тут есть кое-какие неточности, у меня как у любителя истории и человека, обожающего Берлин, есть парочка замечаний, идей по поводу того, что можно сделать». Практически все эти замечания он учел, может, кроме пары моментов, потому что это все-таки кино, а не учебник по истории. У нас со Стивеном всё это получается совершенно необъяснимо. Я об этом говорю лишь потому, что иногда мы с ним делаем кино по одним и тем же причинам, поэтому каким-то образом у нас всё получается очень аутентично и довольно близко к реалиям.
Это случалось не единожды, на каждом нашем фильме. Я читаю сцену, которую мы будем снимать завтра, обвожу кружком какой-нибудь диалог или отрывок, который представляется мне полнейшей херней (смеется), а утром сижу и волнуюсь, потому что надо идти на работу, подходить к Стивену Спилбергу и сообщать ему, мол, привет, Стивен, вот этот кусок — полнейшая херня, я не могу заставить себя это сказать или сделать. Увольняй меня. А он говорит: «Забавно, что ты об этом заговорил, у меня тот же фрагмент вызвал те же вопросы. Давай не будем это делать». И я говорю: «Начальник, я тебя люблю». Так было. В каждом фильме могу указать те моменты, в которых такое происходило. Думаю, это потому, что мы говорим друг с другом откровенно, он великолепно понимает процессы создания кино, что это подвижная, как ртуть, штука. Это не сенсация, я тут не покровы срываю, я же хочу и дальше работать со Стивеном Спилбергом (смеется). Думаю, мы любые наши разногласия можем преодолеть.
Том Хэнкс и Стивен Спилберг на съемочной площадке «Шпионского моста»
В течение своей яркой актерской карьеры вы сыграли много запоминающихся ролей, включая эту. Какую из них вы сами считаете наиболее схожей с вашей собственной личностью?
Знаете, когда такой вопрос задает молодой, ленивый, неряшливый журналист, на него есть соответствующий ответ: это же все равно, что спрашивать, кого из своих детей я люблю больше. Но, если говорить серьезно и начинать с самого что ни на есть начала, останавливаясь на каждой работе, то в конечном итоге что-то, наверное, можно будет сказать с уверенностью. А может, и нет. Но, наверное, больше всего воспоминаний у меня связано с фильмом «Тернер и Хуч», потому что там всё происходило в бешеном темпе. Это была бесконечная война эмоций: как передать отношения между моим героем и собакой? Да и потом, это же «Тернер и Хуч», черт возьми. Иногда, берясь за роль, ты просто выплескиваешь в нее всего себя и продолжаешь выплескивать в течение восьми, а то и шестнадцати месяцев, и думаешь, что другие работы с этим уже не сравнятся. Но потом возникает фильм «Изгой», работа над которым заняла семь лет, от идеи и вплоть до конечного результата. И еще три года тратишь на то, чтобы влиться в жизнь после этого. Я не могу сказать: да, эта роль — вылитый я. Или что я отдал этой роли больше себя, чем другим ролям. Дело не в этом. В каких-то фильмах ты делаешь еще больше, потому что нужно добиваться такого состояния, чтобы тебя на куски рвало; но если на другом фильме этого не требуется, это не значит, что в них меньше тебя. Какая бы роль ни была, выше максимума ты не сможешь, но выдавать надо максимум. На вопрос «чем привлекла вас эта роль» невозможно ответить.
В фильме «Шпионский мост» создается атмосфера страха и ненависти к коммунистам. Если бы вы сами выросли в такой атмосфере, то каких врагов вы бы учили бояться своих детей?
Мои дети имеют свой собственный опыт 11 сентября, с того момента люди всех возрастов по-новому взглянули на то, каково это — жить в нашем мире. Мне пятьдесят девять лет, я родился в 1956-м, Холодная война началась, когда мне было пять лет, и я помню, как мои родители рассуждали о Хрущеве, который сказал: «Мы вас похороним». Помните такое? «Мы вас похороним!» — сказал он в адрес западных послов и постучал ботинком. Он говорил о социализме, о том, что СССР опередит нас технологически, что социалистические идеи переживут наши идеи. Но когда пятилетний ребенок слышит, как его родители говорят, что Хрущев обещал нас всех похоронить… Я думал, что он возьмет всех жителей городе Реддинг, штат Калифорния, загонит в яму, а потом трактор завалит нас землей. Вот так я и думал, и мне было очень страшно. Наверное, именно нечеткое представление пятилетнего меня о реальности и вскормило во мне желание лучше разбираться в исторических аспектах противостояния «мы против них». Но я до сих пор помню, как представлял себе эту яму, себя и своих родителей в ней, а сверху валится земля… Конечно, это не то же самое, как видеть по телевизору рушащиеся башни-близнецы. Такова реальность нынешнего мира.
Наверняка вы, как любитель истории, знаете про новейшие приключения Джеймса Донована (герой Тома Хэнкса в фильме «Шпионский мост» — прим. ред.) на Кубе. Будет ли про это кино? Хотели бы вы снова сыграть его?
Да, я бы сыграл его снова. Понимаете, я подписался на этот фильм, вообще не зная, кто такой Джеймс Донован. Фрэнсиса Гэри Пауэрса — знаю. Берлинская стена — ну еще бы. А про Джеймса Донована я даже не слышал. Я не знаю, что это всё его заслуга, и только потом выяснил, что это он договорился об освобождении сотен военнопленных в заливе Свиней. Я не знаю, какой был бы новый сюжет, не знаю, насколько он был бы реален, но я уверен в том, что, как показал нам Стивен, переговорный процесс может быть очень кинематографичным. И очень драматичным. В итоге получается хорошая драма. Интересно, смог бы кто-нибудь еще сделать подобное. Я не думаю, правда, что следовало начинать именно с фиаско в заливе Свиней. Есть такое мнение, что американское кино существует потому, что американский зритель не хочет смотреть фильм про то, как Кастро надавал по морде Америке. Может, и не стоит про это снимать. Но все равно здорово, что каждый из нас может поехать на Кубу, когда пожелает, и позависать там немножко. По-моему, это хорошо. Но не удивляйтесь, если попадете на такой же курорт с тематическими развлечениями, на какой попали американцы в заливе Свиней. Пляжи там, я так понимаю, хорошие (смеется). Деревенские детишки вооружены, как партизаны, кого угодно положат. Интересный будет опыт.
Вы бы хотели поехать на Кубу?
Да, я бы с удовольствием. Вот мой сын, самый младший мой сын, организовал в старших классах поездку туда, и с тех пор, как они все оттуда вернулись, у меня дома теперь целая куча газетных вырезок, плакатов, книжек про Фиделя и Че Гевару. Я думаю, мой сын поехал туда главным образом для того, чтобы избавиться от постоянного контроля и пить пиво с друганами. У Кубы никогда не будет проблем с экономикой до тех пор, пока старшеклассники и первокурсники могут ездить туда и трескать пиво безо всякого контроля со стороны взрослых.
