Режиссер Алексей Федорченко о фильме «Ангелы революции»

Ваш фильм рассказывает о событиях, которые случились на самом деле?
Нет, история совершенно оригинальная, реальная, очень интересная и фантастическая. Уже на готовый сценарий, в котором описана эта история, мы положили некоторые диалоги из разных произведений Дениса, создавая некую эротичность, волшебность за счет этого необычного языка.
Под реальной историей имеется в виду история Казымского восстания?
Да. Была колонизация, и в конце двадцатых годов начали строить так называемые культбазы, этакие оплоты советской цивилизации: больницы, школы, музеи, ветеринарные участки. Эти культбазы очень активно не принимало местное население. Детей стали забирать из этих школ-интернатов, потому что ханты и лесные ненцы не хотели, чтобы дети были похожи на русских. И это стало поводом для волнений, восстаний и большой крови.

По визуальному решению картина сильно отличается от того, что было в предыдущих фильмах?
Отличается, да. Это очень яркое, красивое, нарочито примитивистское театральное действо.
Попытка пересмотреть взгляд на события тридцатых годов стала своего рода трендом. Тот же самый Гринуэй сделал историю про Эйзенштейна, он смотрит на те же события под другим углом. Почему такой интерес к этому времени, на ваш взгляд, и почему вы взялись именно за эту историю?
История про Эйзенштейна в моем фильме была показана раньше, чем у Гринуэя, во-первых. А во-вторых, мы не пересматриваем взгляд, мы просто рассказываем, потому что об этом 99% людей просто не знает. В фильме практически ничего не придумано, это всё реальные события, и они настолько необъяснимы сейчас и настолько фантастичны, что это лучше любого вымысла. Когда собираешь мозаику, получается совершенно нереальное фэнтези, как мне кажется. Хотя всё очень документально.

Как вы выбирали локации для съемок? Почему снимали именно там, где снимали?
Половина фильма снята на Казыме, как раз на территории бывшей Казымской культбазы. И даже интерьер у нас был — последнее здание Казымской культбазы. А вторая половина вокруг Екатеринбурга, где я живу и работаю. По финансовым соображениям. Мы там снимали и Мексику, и Крым, и Украину, и Москву. Там много замечательных локаций.
То есть, Крым оказалось проще снять в Екатеринбурге?
Ну не проще — но возможно.

По картинке, как мне показалось по трейлеру, кино такое яркое и сочное, что сильно отличается от предыдущих ваших картин, если не брать, конечно, «Небесных жен луговых мари», которые были таким же пиршеством для глаз. Я так понимаю, у вас идет постоянная попытка изменить, может быть, подход к драматургии, подход к истории. Что в данном случае было сделано, какие были предприняты шаги в этом направлении?
Мне кажется, что в этом фильме как раз классическая драматургическая схема. Если провести аналогию с «Семью самураями», то мы полфильма рассказываем о том, как собираются самураи, а полфильма показываем события. У меня точно такая же схема.
Картина уже прошла по многим фестивалям. Как ее принимали помимо призов, как реагировали зрители?
Очень хорошо. Во-первых, люди неплохо разбираются в нашей истории, во-вторых, ее любят и остаются на часовое-двухчасовое обсуждение, допоздна.
Какой самый необычный вопрос был в рамках этих обсуждений?
Не скажу. Очень много вопросов, тысячи, поэтому я растерялся.

Можно немного подробнее по какому-нибудь эпизоду? Я видел репортаж со съемок в консерватории. Что там было за действо? Перестрелка?
Там стреляют. Там есть интересный эпизод. Повторяю, это документальные кадры, просто собранные в некую фреску, мозаику. По-моему, в трейлере это тоже есть: футуристически гробы и обсуждение первого крематория. Фактически весь текст я взял из газет 1929 года. Церковь, из которой на наших глазах делается крематорий, — точная копия церкви в Донском монастыре. Это первый московский крематорий. Смотрится сейчас непостижимо, что так можно было, но не придраться, потому что всё запротоколировано, всё правда.
Поскольку это не первая работа с мифами советской эпохи. Мы уже обсуждали в прошлый раз, что другой взгляд на такие мифы свойственны вашему творчеству. Если говорить про эту историю, чему она научит сегодняшнего зрителя? Помимо того, что там объясняется, из чего мы выросли, что было в начале советского периода.
Эта картина не про мифы, а про историю. Я не трогаю никакие мифы, я борюсь со штампами, потому что изначально, когда я взялся за эту тему, стояла очень сложная задача. Тема революции и северных народов оказалась наиболее заштампованной. Кажется, что очень просто это сделать: натянуть красный транспарант, взять штык и буденовку, и всё, уже революция. Я сразу отказался от некоторых цветов. Красного цвета в фильме фактически нет. Из «северных» кадров я убрал и чумы, и бубны, в общем, всё то, что есть во всех фильмах про чукчей и про ненцев. Достаточно было чуть глубже копнуть, и там оказался огромный пласт такого материала, который и не использован, и удивителен и фантастичен. А фильм, повторяюсь, не о мифах, а о межцивилизационном непонимании, когда цивилизации сталкиваются и пытаются навязать свои законы другим, лезут в чужой монастырь со своим уставом. Вот про это фильм — о том, что сложно договориться, но договариваться надо.