Как к вам пришла мысль взять идею из фильма «С любимыми не расставайтесь»?Это была не моя идея, это была идея продюсеров фильма, от них поступило предложение. Даже это скорее была не постановка по пьесе, а ремейк фильма Арсенова «С любимыми не расставайтесь», который вышел в 1980 году.
Как шла работа с материалом? Много осталось в картине от пьесы и от фильма? Что переписывали?Нам важно было сделать эту картину актуальной и современной, про сегодняшнее время, а пьеса, все-таки, очень сильно отражает то время, когда она писалась, семидесятые годы. Если бы мы переносили все это в кино нынешнее, это было бы неправдой, получилось бы очень фальшиво. Нам было важно сделать все очень настоящим, живым и полудокументальным, чтобы нынешний зритель, из десятых годов, смотря это кино, проводил параллели с собой, чтобы это было близко и понятно каждому человеку.
Когда шла адаптация под сегодняшний день, какие конкретно вещи пришлось переделывать?Это не то, чтобы адаптация, просто там была изначально заложена фактическая неправда. Я не имею в виду драматическую какую-то неправду. Пары без детей не разводят в суде, например. Нам нужно было все это перенести в ЗАГС, хотя у Володина и у Арсенова все это происходит в зале суда, с заседателями… Мы в фильме видим целую галерею пар, как разные люди разводятся и по каким причинам. Мы решили вообще от этого уйти, потому что нам важны были наши герои и мы хотели быть с ними в кадре каждую секунду. У нас нет ни одной сцены или даже кадра, где бы не было наших героев. Это все только через них. Либо они вдвоем, либо кто-то из них, и мы с ними рассказываем историю. Отходить на какие-то максимальные обобщения о том, кто как разводится и так далее, мы не хотели, поэтому и локализовались на личной истории. Ну и потом придумывали современные профессии. Не знаю, были ли в семидесятых «бомбилы», наверное, были… Я тогда еще совсем ничего не понимала. Таксисты, я знаю, точно были. Но мне кажется, что такое явление — очень московское, когда человеку, который сюда только приехал, легко таким образом заработать денег, просто подвозя кого-то. Какие-то социальные черты тоже брали современные, чтобы придать этой истории сегодняшнее звучание. А тот конфликт, когда люди могут из-за ревности, из-за какой-то страшной неуверенности в себе, из-за невозможности социализироваться, — он вечный. Его просто нужно рассказать через сегодняшние детали, а ревность и неуверенность в себе — это на все времена.
Вы с этой идеей пришли к Наталье Мещаниновой, я правильно понимаю?Да. Мы с Наташей дружим уже давно, я большой поклонник ее текстов и считаю, что она замечательный и сценарист, и просто писатель. И режиссер замечательный. Так получилось, что сроки были сжатые, мы за три недели написали сценарий, точнее, они написали, а я просто участвовала в обсуждениях. Они — это Наташа Мещанинова и Люба Мульменко. Я никогда не видела, чтобы так быстро писался сценарий. Все сошлось, потому что эти две прекрасных девушки были самыми подходящими авторами для такой вещи. Они очень хорошо чувствуют и время, и язык этого времени, и могут делать очень точные личные вещи, передавать их в том самом полудокументальном режиме, который нам был необходим. Задача стояла именно такая, сделать кино в таком стиле.
Я видел по ролику, что фильм снят «живой» камерой.Да, мы так и хотели, такая задача стояла изначально.
На это «Кинотавре» довольно много картин, которые сняли женщины-режиссеры. Можно ли говорить о таких понятиях, как «женское кино» или «мужское кино»? Относится ли эта картина к женскому кино?Я лично для себя не делю кинематограф на мужской и женский, потому что, мне кажется, тогда ряд блестящих картин, например, фильмы Киры Георгиевны Муратовой, просто вылетают. Распределять по гендерным критериям ее кино — это, уж извините, абсолютно непростительно. Для меня существует просто хорошее кино и не очень хорошее, скажем так, и только по этим признакам кино можно оценивать. Или то кино, которое лично тебя затрагивает, и кино, которое проходит мимо, абсолютно никак тебя не касаясь. А то, что женщины сейчас снимают, что много женщин-режиссеров, это, по-моему, нормально, это общемировая тенденция. Сейчас вообще, мне кажется, во всех сферах женщины завоевывают какие-то позиции. Вполне нормальная история. Меня даже больше удивляет то, что сейчас стало много женщин-операторов, вот это мне кажется гораздо более сложная профессия, чем режиссура, если мы сравниваем мужское и женское.
Можно ли вообще говорить о существовании в сегодняшнем российском кино такого понятия, как «герой нашего времени»?Я думаю, что да, можно. Есть герой нашего времени.
А каков он?Я не разрожусь сейчас подробным описанием, это тянет на хороший киноведческий труд, но у каждого времени есть свои герои, и у нашего времени тоже он есть. Я не думаю, кстати, что мои герои — это герои нашего времени. Нет. Можно, конечно, сказать, что мой герой Комар — как раз такой человек, который не может вписаться в систему и социализироваться, ему легче никуда не вписываться и быть одиночкой, аутистом, фактически. Машина и он, и все, и в этом существовании он очень аутичен. Но я не готова делать громкое заявление, что это такое распространенное явление и что это и есть герой нашего времени.
Что такое «настоящее кино»?Какой глобальный вопрос. Но вообще, есть такой универсальный ответ, не мною придуманный, его придумал Сергей Лозница. Хорошее кино — как вино, оно греет душу и радует сердце. Должны быть у него такие чувственные характеристики, чтобы оно цепляло. Вот тогда это будет настоящее кино.
