Скажите, пожалуйста, откуда родилась история, которую вы решили воплотить в картине?Она родилась из меня, видимо. В том смысле, что, как мне кажется, фильм достоин того, чтобы его сделали, только если тебя очень-очень что-то волнует. Я имею в виду авторское кино. Сериалы и заказное кино — это немножко другое. Не могу сказать, что у меня проблемы в отношениях с папой, они, наверное, есть у всех, это просто такая историческая действительность. Я живу и постоянно вижу связи… Может быть, я что-то оправдываю таким образом, но я постоянно вижу какие-то связи в своей современной жизни с отношениями со своим папой, поэтому мне кажется, что суперважно помочь кому-то — девочкам, а иногда, видимо, и папам, — в том, чтобы обратить внимание на важность этих отношений и связать какие-то современные проблемы (естественно, в личной жизни, меня только это интересует) с отношениями с папой.
Вы искали финансирование во время питчинга на «Кинотавре». Почему вы решили пойти именно таким путем и как сложились отношения с Толстуновым?Я достаточно последовательный человек, поэтому я сначала пошла на эту самую программу «Культбюро», отучилась там, развивала там этот проект, и, поскольку питчинг логически оттуда развивается — я имею в виду Анну Гудкову, которая это все делает, она про этом много рассказывала… И поскольку я уже дважды бывала на «Кинотавре» до этого, он находится в моем постоянном дискурсе, мне казался этот путь логичным. На тот момент он был достаточно новым. Точнее, мне повезло, что я не была на самом первом, втором или третьем питчинге, он был уже институцией более-менее устоявшейся структуры. Пошла туда, поскольку это показалось логичным, и мой продюсер Сережа Корнихин, с которым мы делали первую короткометражку, тоже считал этот шаг абсолютно правильным. Подали туда и попали удачно. Игорем Александровичем до того у нас контактов не было, хотя я уже знала, что он видел «Шиповник» и был к этому фильму расположен, поэтому, наверное, было какое-то хорошее отношение. На питчинге очень много продюсеров с нами встретились, включая и Игоря Александровича, но он единственный, кто начал с нами отношения. Я такое очень люблю.
Это ведь полнометражный дебют, до этого вы работали только с коротким метром. Какой новый опыт вы получили на съемках?Я снимала сериалы, поэтому у меня есть опыт большого производства, где много человек работает, все получают зарплату и все такое, но чем отличался этот опыт… Наверное, тем, что это твоя личная история, это лично тобой собранная команда, родные люди. В отличие от сериального производства, здесь все прямо горят, чтобы получилось хорошо, и от этого получаешь огромное удовольствие. Ну и темп другой. Плюс, мне страшно повезло со вторым режиссером, Лилией Крупиной, которая создала нам золотые условия. Мы снимали очень комфортно, не было психических приступов, которые происходят обычно на площадке. Ну и производственно было гораздо спокойнее, так что это принесло мне скорее не новый опыт, а большое удовольствие.
Как так случилось, что мы все ожидали картину «Штормовое предупреждение», а получили «Как меня зовут»?«Штормовое предупреждение» было придумано, когда у нас еще был только синопсис, там был шторм и ему была посвящена целая линия, мы к нему шли… В процессе фильм становился в хорошем смысле проще, я имею в виду, без таких жирных мазков типа шторма, и я этому рада. Шторм начал исчезать с каждой строчной еще на уровне сценария и в конце концов название просто перестало подходить, надо было выбрать другое. Поскольку у нас есть эта игра с подменой, «Как меня зовут» показалось очень актуальным и подходящим. И главное, что он не имеет такой большой претензии, потому что фильм совершенно не масштабный. То есть, он, наверное, масштабный в психологическом плане, потому что проблемный, но мне кажется, что «Штормовым предупреждением» должны называться фильмы-катастрофы. «Как меня зовут» — это хороший уровень в плане нейтральности и точности высказывания.
Одну из героинь сыграла, как я понимаю, непрофессиональная актриса. Как шла работа с ней?По большому счету, разницы между Мариной Васильевой, студенткой МХАТа, и Сашей Бортич, бывшей официанткой, фактически не было, потому что они очень молоденькие, в них обеих есть нужный уровень таланта (я так смело про них скажу, потому что они действительно им обладают). Поэтому абсолютно одинаково я с ними работала. Наверное, я могла порой увидеть в Маринкиных глазах что-то, из-за чего я ощущала, что немного по-другому с ними работают, все-таки МХАТ это такое достойное учреждение. Но я действовала так, как обычно работаю в плане психологического погружения, максимального сближения с ними. Я изначально выбирала актрис не по принципу «вот она классная актриса, которая делает что-то иное», мне было важно, чтобы они были схожи со своим реальным «я». И даже когда я уже поняла, что это одна героиня, а это вторая, когда они встретились на совместных пробах, это был просто восторг. Из взаимодействие в жизни было абсолютно таким, каким я и планировала, чтобы оно было в кино. Это психологическое сближение, дружба… Мы очень много репетировали, потому что был опыт, когда репетиций мало, и это потом все плохо отражается на результате. А с ними два с половиной месяца мы встречались каждый день, помимо того, что мы завтракали, обедали и ужинали, тусовались и все такое, мы очень активно репетировали каждую сцену по много раз, потом мы это делали вместе с операторами и камерой, потом мы это делали уже на объектах. Они максимально присвоили этот материал и практически уже не играли, а жили. Понятно, что многие сцены были очень дискомфортные, и я очень благодарна девчонкам, что они так смело работали. Я думаю, это связано с доверием друг к другу. Мы подружились, я и сейчас с ними не теряю связи, стараюсь так делать. В этом смысле с Константином Лавроненко были, конечно, совершенно другие взаимодействия. Мне ничего особо и не надо было объяснять, он блестящий актер, для которого это все, наверное, семечки. На площадке мы какие-то вещи подмечали, какие-то сложные сцены обсуждали заранее, но в целом, конечно, он мне давал возможность сконцентрироваться на девчонках. Или, скажем, Кирилл Каганович, который играет у нас Кирюху. С ним мы тоже очень много репетировали.
Я правильно понимаю, что фильм снят «живой» камерой?Да.
Это чем-то обусловлено в рамках собственно картины?Да, это попытка создать какой-то более-менее реалистический стиль. Снимать ее как масштабное кино было бы неправильно просто по правилам игры этого кино. Они разговаривают живой речью, поэтому, мне кажется, стоило снимать именно живой камерой. Она не была в руках, это был easyrig. У нас был, по-моему, один кадр на штативе, но он не вошел. Не помню уже, по каким причинам.
Еще немного про сюжет картины. Я так понимаю, главная героиня отправляется в Крым в поисках своего отца?Не совсем в поисках, две семнадцатилетние подружки конкретно едут в Крым, в конкретное место по конкретному адресу встречаться, знакомиться с папой одной из них. До этого они не встречались. Есть дочь и есть ее подружка, и дочь по характеру более зажатая и скромная, а продружка поехала тусоваться. Увидев его, они начали за ним подглядывать через щелочку, и героиня-дочь в силу своего характера испугалась всей этой ответственности, взаимодействия и прочего, ей показалось, что нет прекраснее идеи, чем попросить свою подругу представиться ею. Две девки-балбески, которым показалось, что это будет здорово и весело, они отдохнут и никто не будет напрягаться. Конечно, это была ошибка, но в итоге она обернулась для них обеих большими жизненными решениями, опытом, который, на самом деле, конечно, благо для них обеих.
Можно ли говорить о существовании героя нашего времени в современном российском кино? И каков он, если он есть?Ох, какой серьезный вопрос. Герой нашего времени… Я не смогу, наверное, на это ответить, потому что я человек в смысле кино эгоцентричный. Для меня герой — я и мои какие-то ответвления, а все, что важно для государства, нации или мира… Пока мне не хватает мощей и внутренних ресурсов, чтобы формулировать такие вещи.
Существует ли деление на женское и мужское кино? Куда вы отнесли бы свою картину?Наверное, я в один голос скажу, что это женское кино. Просто если что-то называют женским кино, это обязательно приобретает феминистический оттенок, а я антифеминист, да простят меня все феминистки. Мне необходим мужчина в жизни, это самое главное, можно сказать. Мужское, женское кино… Не знаю, мне нравятся и фильмы, которые снимались мужчинами, и фильмы, которые снимались женщинами. Наверное, у них есть какая-то специфика, но мне сложно разделить, это скорее внешний взгляд, критиков, например. Мне как человеку изнутри сложно разделить. Наверное, у меня женское кино, потому что оно от лица девочки. Что-то такое.
Что такое настоящее кино?Это такая вкусовая вещь. Иногда смотришь фильм с другом и понимаешь, что мы просто на разных планетах живем. Все, что понравилось мне, не понравилось ему. Я думаю, есть любовь к какому-то жанру. Я ненавижу, никогда не смотрю ужастики, и триллеры тоже не очень люблю, мне страшно, я всегда переживаю. Я не люблю эти чувства, меня страх за жизнь вообще смущает. Для меня настоящее кино — это частные истории про личный опыт… Хотя сейчас ведь тоже навру, я же иногда смотрю большое массовое кино, просто оно бывает крутое, а бывает не очень. Поэтому не знаю, настоящее кино… Для меня важно испытывать эмоции. Кино как картинка меня не удовлетворяет. Я могу посмотреть его с удовольствием, оценить профессионально или еще как-то качество его, изобретательность, искрометный сюжет и все такое. Но если я не испытываю больших эмоций, то есть ощущение, что просто посмотрели.
