Наталья Мещанинова о фильмах «Комбинат Надежда» и «Еще один год»

filmz

Наталья Мещанинова на «Кинотавре» представила свой режиссерский дебют «Комбинат Надежда», рассказывающий о молодых жителях Норильска, их стремлении к личной свободе и надежде на светлое будущее.

Начнем с «Комбината Надежда». Как родилась идея этой картины, откуда взялась эта история?

Написали. Непонятно, как отвечать на вопрос «Как родилась идея?». Идеи не рождаются. Я могу сказать, что, мол, я шла полем, меня ударила молния, я проснулась и поняла, что надо снимать это кино. Идея не рождается в один момент, она складывается из ощущений, каких-то стремлений и формируется постепенно в процессе работы над сценарием. Я не понимаю, как еще ответить на этот вопрос. Так сложилось.

А сюжет, персонажи, как они появились на свет?
Скажем так: если говорить про двух главных героинь, то это история, которую я доставала из себя в каких-то моментах. А сюжет… Сюжет, на самом деле, не имеет особого значения, потому что важно только то, как ты рассказываешь историю, на каком языке ты говоришь. Для меня это было важнее, чем нарратив, который в фильме присутствует. Хотя у нас эта история существует, но это не история, которая, скажем, произошла со мной. Я не могу говорить: «Вот, эта история основана на реальных событиях». Или: «Мы придумали эту историю, потому что то-то и то-то». Мы придумали эту историю, потому что надо было что-то рассказывать, а те ощущения, которые были заложены в этот фильм, мировоззренческие какие-то штуки, какие-то проблемы внутренние каждого из персонажей — это уже было взято из меня, сценаристки Любы Мульменко, каких-то людей, которых мы знаем. То есть, это узнаваемые вещи, которые в жизни происходят у многих людей.
Я правильно подозреваю, что это женское кино?

Я не знаю, что такое женское кино.

Оно обращено больше к женской аудитории или к мужской?

Оно не обращено ни к женской, ни к мужской аудитории.

А вы, когда рассказываете историю, примерно представляете себе, кто ваш зритель?

Нет, не представляю. Я не представляю, потому что мой зритель — это разные люди, и когда встречаешься со зрителями на фестивале, например, с теми, кто пришел специально посмотреть твое кино, ты представить себе не можешь, что это за люди, и не мог, конечно же, когда работал над фильмом. Потому что это могут быть совершенно неожиданные люди, сидящие в зале. Когда я делаю фильм, я не представляю себе зрителя. Я очевидно делаю это для кого-то, кто будет смотреть, но я не рисую себе аудиторию: «Ага, это, значит, у меня сейчас для девочки пятнадцати-шестнадцати лет, а вот тетенька тридцатилетняя это не будет смотреть». Я понятия не имею, кто будет смотреть. Правда. Я делаю так, как мне нравится, как меня трогает, прежде всего, и тогда это, возможно, кого-то тоже будет трогать, помимо меня.

Кто героиня вашей картины?

Девушка. Живущая в Норильске. Как вам рассказать… Это девушка, живущая в Норильске, из благополучной семьи, мечтает вырваться из города, из которого ей вырваться достаточно сложно.

Она ищет способ оттуда выбраться, правильно я понимаю?

Внешне да, она ищет способ оттуда выбраться, но не находит на протяжении всего фильма.

Для Вас же это дебют в полнометражном кино? С какими сложностями пришлось столкнуться в процессе съемок?

Сложность была только одна — в отношении «Норильского никеля» к нашей группе и в ряде запретов, ограничений, которые они положили на объекты, в которых мы должны были снимать. Было сложно каждый день перестраиваться, потому что каждый день были какие-то сюрпризы, что мы не можем снимать в запланированных нами объектах. Люди отказывались нам помогать. Было сложно, потому что надо было постоянно что-то переделывать, как-то внутренне перестраиваться постоянно. Это самая главная была сложность.

Как Вы искали финансирование для своего проекта?

Искала я его разными путями, включая питчинг на «Кинотавре», но к тому моменту у меня уже была продюсером Лена Степанищева, которая к тому моменту уже нашла деньги у своих партнеров. Это частные и очень небольшие деньги. Это не то, что я как-то искала, в основном она занималась поиском денег. Но, прежде, чем найти Лену Степанищеву, я походила по продюсерам, но как-то не понравилась им идея. Не захотели участвовать.

Вы уже показывали картину в Роттердаме. Как ее принимали?

В Роттердаме принимали ее прекрасно, на каждом показе были полные залы. Очень умные вопросы, очень живое обсуждение. Не было таких моментов, чтобы кто-то вскакивал с места и кричал что-то оскорбительное, в отличие от зрителей в Вильнюсе, которые были откровенно возмущены тем, что им показывают. Они были как-то враждебно настроены. В Роттердаме были очень классные зрители.

Помимо этой картины в конкурсе еще одна лента, для которой вы написали сценарий.

Да.

Скажите, пожалуйста, это новое прочтение «С любимыми не расставайтесь» или это все-таки отдельно родилось?

Мне позвонила Оксана Бычкова. Я до этого сценарии никому, кроме как себе, не писала ни разу. Она говорит, что у нее аховая ситуация, съемки через полтора месяца, а сценария нет, нужно срочно его написать. Она обратилась ко мне с тем, чтобы его написать за 25 дней. Я ей сказала, что у меня восьмой месяц беременности и непонятно, что случится со мной следующую неделю, поэтому давай еще возьмем Любу Мульменко. Мы втроем сидели у Оксаны на кухне недели две, наверное, не вылезая, и рассказывали друг другу, как мы расставались со своими любимыми, какой у нас был опыт. Накопив это все, отложив первоисточник в сторону, мы создали совершенно свою историю, которая была вынута из наших личных отношений. От Володина там остался только финал, который мы тоже переделали, сделали другим по эмоции, именно сама по себе ситуация, люди разводятся, как рушится семья. Таким образом мы написали сценарий этого фильма.

Как по-вашему, существует ли в современном российском кино такое понятие, как «герой нашего времени»? И если да, то каков он.

Ничего не знаю про героя нашего времени. Вот прямо вообще.

Он вообще есть?

Не знаю. Может, у кого-то есть. Это очень общая вещь. Если ли птица счастья? Хрен знает. Я понятия не имею, есть ли герой нашего времени, я не занимаюсь вопросами поиска героя нашего времени, я занимаюсь вопросами поиска героя для себя. Это может и не перекликаться с общим понятием героя, которого, например, представляют себе другие люди. Поэтому я боюсь, что не отвечу.

Я понимаю, что не первый и не последний, кто задает этот вопрос, но: ваши герои разговаривают на вполне привычном нам, иногда матерном языке.

Ну да. На нормальной речи, на которой разговаривают все люди в России.

Учитывая новую ситуацию, у вас теперь есть две версии фильма?

Версий не существует. Есть дубли, снятые без мата. Они есть, но законченной версии фильма нет и я не знаю, получится ли это, потому что это, по сути, другое кино. Это разные дубли совершенно, в них все по-другому. Но, наверное, придется делать эту версию, я просто не понимаю пока, как мы будем действовать.

На ваш взгляд, насколько оправданное это решение о запрете нецензурной лексики, учитывая, что существуют рейтинги для фильмов, 18+ и так далее.

Для меня это закон, который не имеет юридической силы, потому что он противоречит Конституции, и по сути мне ничего не могут предъявить, потому что, по сути, я не нарушаю закон, он создан вопреки Конституции. Это нонсенс. Я вообще не знаю, к чему этот закон приведет. Мальчики шестнадцатилетние не слышали слово «х**»? Или не знают, что такое «е***я»? Да они с шести лет это знают, и если мы будем показывать, что в кино никто не матерится, мальчики просто перестанут ассоциировать себя с той жизнью, которую им показывают. Вот и все. Они будут говорить: «Это не про нас». А когда мальчики смотрят кино «про них», они на него идут. Я не понимаю, честно говоря, что происходит с этим законом, но это полная глупость и беспомощность законодательная. Не понимаю, чего они хотят этим добиться. Это иллюзия, что, если мы не будем ругаться матом, то вот эти парни, сидящие здесь на парапетике, тоже начнут тургеневским языком разговаривать. Друзья, у нас живая речь, ее не искоренить, все. Это утопия.

И заключительный вопрос: что такое, на Ваш взгляд, настоящее кино?

Настоящее кино? Не знаю. Наверное, когда это кино сделано так, как думает и чувствует режиссер. Настоящее кино — кино, которое не является компромиссом, реверансом, комплиментом или каким-то еще действием по отношению к другим людям. В смысле: здесь мы поклонимся зрителям, здесь мы уступим продюсерам, здесь мы подумаем о том, как бы нам привлечь деньги, а здесь мы уберем нецензурную сцену. Вот когда это кино сделано так, как это чувствует и думает режиссер, наверное, это настоящее кино.


Все новости