— Расскажите, пожалуйста, как к вам попал сценарий Сигарева? Как вы вообще нашли эту историю?
— Видимо, это связано с моим очень устойчивым интересом к тому, чем занимается Вася Сигарев как режиссер. Я понимаю, что он чудный мастер, он изумительно работает в театре. Очень хотелось что-то делать, но я также понимала, что, поскольку он сам режиссер, то это всегда очень сложный контакт, когда встречаются два режиссера и один из них пишущий. Это довольно драматичное столкновение, потому что все тотально вмешиваются в сценарий, и этого никогда автор-режиссер не хочет принимать. Я уже имела опыт с Ваней Вырыпаевым, опыт замечательный, но драматичный, и, собственно, здесь мы входили в ту же воду. Поэтому я сначала всё перечла, потом нашла пьесу «Каренин» и потом уже обратилась к Васе, несмотря ни на что, чтобы мы попытались что-то вместе сделать. Он написал сценарий; спасибо ему за то, что он был внимателен и осторожен. Он разрешил делать с этим то, что я сочту нужным, а это довольно трудное решение для автора. Повторяю, я всегда тотально вмешиваюсь в сценарий. Но, между тем, мы как-то прошли этот путь, мы не поссорились… Мы по-прежнему, видимо, интересны друг другу и хотим знать, что мы делаем, поэтому эта история не закончилась какой-то серьезной глубокой драмой, она закончилась просто картиной «До свидания мама».
— Как долго шла работа над картиной?
— Это связано главным образом не с нашими желаниями, а с деньгами, с бюджетом, поэтому была довольно длительная подготовка, нам было трудно найти ребенка, и мы это знали сразу. Примерно полгода работала только группа, которая занималась поисками актеров и ребенка. Со мной всегда работает Марина Карнаева, спасибо ей за это, изумительный, тонкий кастинг-директор, точно знающий, что и где, хорошо знающий театр, знающий меня, что тоже немаловажно. В общем, они занимались ребенком, и на это ушло очень много времени. И мы договорились с продюсером Сабиной Еремеевой, что, если мы ребенка не находим, то мы останавливаемся, мы не будем заниматься этим проектом, потому что очень сложно работать с детьми. Это огромная ответственность — эмоциональная, художественная, организационная. Ребенок должен быть особенным по устойчивости, по правдивости, ясности своего существования… И, вы не поверите, но мы такого нашли. Даже двух. Была большая драма выбрать между этими двумя изумительными молодыми людьми. Это было очень трудное решение, самое трудное из всех актерских решений на этой картине. Но случилось как случилось.
На съемках
— Существует ли, на ваш взгляд, в современном кино то, что называется героем нашего времени? И если существует, то каков он?
— Всегда существует, даже помимо нашей воли. Как мне кажется, даже помимо нашей воли, даже если жизнь не вполне формулирует героя, в картине обязательно будет герой. Он, может быть, не будет таким положительным, каким его хотели бы видеть учителя, начальники, чиновники или кто-то еще, но герой картины будет. Хотим мы этого или нет. И мы, конечно, тоже думали о том, что будет происходить с нашим героем, и что это за герой. Я всегда хотела поговорить о неком идеальном человеке с обостренным русским чувством вины, когда ты про всё можешь сказать «я виноват». Человеке, который не боится взять на себя вину, быть не успешным, не крепко стоящим на ногах, не героем, но при этом быть феноменально ответственным, феноменально утонченным, с очень тонким чувством справедливости и собственной вины за всё. Наш, например, герой в каких-то местах может восприниматься как герой безвольный, но на самом деле это изумительная воля быть осторожным с людьми, быть очень осторожным к собственному сюжету, к людям, которых ты любишь, к людям, с которыми ты просто рядом живешь, и быть готовым к тому, что любая вина наша, что мы любим не за что-то, а скорее вопреки. Мы обязательно должны проходить этот трагический путь разочарований, потому что иначе как мы сформируемся, как мы будем отвечать за свое лицо? Это только путь драмы, страдания, потерь, и, мне кажется, другого пути тут нет. Это увлекательное, может быть, болезненное путешествие, но изумительное, которое только и стоит проходить человеку.
— Вы уже были награждены на «Кинотавре» за предыдущую вашу работу. Каково это — входить в эту реку дважды?
— Я, правду сказать, очень признательна «Кинотавру» за такое устойчивое внимание к работе нашей группы, потому что практически каждая наша картина на «Кинотавре». Поэтому для меня принимать участие в «Кинотавре» — это как показывать картину в своей группе, в своей семье или людям, с которыми я работала. Странное чувство домашности какой-то. Жду ли я от этого чего-нибудь? Нет, потому что я вообще ничего не жду от фестивалей. И я не очень верю в систему фестивалей, мне кажется, она себя немножко исчерпала. Всякая фестивальная жизнь получила свою очень жесткую конструкцию на всех фестивалях, даже несмотря на то, что какой-то фестиваль позиционирует себя как фестиваль арт-хаусных фильмов… Но всё равно в этой системе есть что-то старообразное, недостаточное и очень освоенное. Поэтому мое пространство, моя власть распространяется до той поры, пока картина не сделана. Там я не терплю никакого соседства. Когда картина закончена, ею начинает заниматься продюсер. Все дальнейшие действия… Честно сказать, я ничего в этом не понимаю и это не мое пространство, это пространство Сабины, и, я надеюсь, что она с ним очень правильно разбирается по отношению к картине и по отношению к каким-то связям, которые у нас уже организовались за столько лет.
Александра Ребенок в фильме «До свидания мама»
— Что такое, на ваш взгляд, настоящее кино?
— Мне кажется, что всё, к чему можно прибавить эпитет «настоящий», это всё такая неизъяснимая, несформулированная суть. Как Бродский говорил, «бахрома». Когда настоящее не перепутаешь. Настоящую еду, настоящего мужчину, настоящего ребенка, талантливого человека, который к тебе пришел знакомиться. Никогда это не перепутаешь. Всё первостатейное, всё, что имеет такую первозданную энергию и первозданную правду, — это изумительные вещи, и самый неискушенный человек догадается сразу, что он имеет дело именно с чем-то настоящим.
