Дорогая Франческа.
В этом письме к тебе я хочу поговорить о будущем. Я вижу его через призму своей профессии, через объектив кинокамеры, которая остается центром моего мира.
В течение последних лет я начал понимать, что та идея кинематографа, с которой я вырос, которая жила в фильмах, которые я тебе показывал с самых юных твоих лет и которая процветала, когда я только начинал снимать кино, — эта идея умирает. Я не имею в виду те картины, которые уже появились на свет. Я имею в виду те, которым еще только предстоит появиться.
Я не впадаю в отчаяние. Я пишу эти строки не с пораженческими настроениями. Наоборот, будущее кажется мне светлым.
Мы всегда знали, что кино — это бизнес, и что искусство кинематографа стало возможным именно благодаря бизнесу. Никто из нас, начинавших в шестидесятые и семидесятые годы, не питает никаких иллюзий по этому поводу. Мы знали: чтобы защитить то, что нам дорого, мы будем вынуждены много и тяжело работать. Знали мы и о том, что иногда нам придется переживать трудные времена. И, думаю, в глубине души мы понимали также, что однажды придет время, когда вызывающие затруднения факторы и элементы непредсказуемости в процессе создания кино будут сведены к минимуму, если не устранены окончательно. А что в кино является самым непредсказуемым? Само кино. И люди, которые его снимают.
Не хочу повторять то, что было сказано и написано до меня неоднократно о переменах в этом бизнесе, тем более что меня воодушевляют примеры обратного: Уэс Андерсон, Ричард Линклейтер, Дэвид Финчер, Александр Пэйн, братья Коэны, Джеймс Грэй и Пол Томас Андерсон по-прежнему делают то самое кино, а Пол к тому же не только снял своего «Мастера» на семидесятимиллиметровую пленку, он еще и смог показать свой фильм именно в таком виде в некоторых городах. Всякий, кто искренне любит кино, будет ему благодарен за это.
И, конечно, меня радуют те режиссеры, которые продолжают снимать свое кино по всему миру — во Франции, в Южной Корее, в Англии, в Японии, в Африке. Сейчас это делать всё труднее, но они все равно добиваются своего.
Я не считаю, что это пессимизм, но искусство кино и кинобизнес находятся на перекрестке. Аудио-визуальные формы развлечения и то, что мы называем кино — движущиеся картинки, созданные отдельными личностями, — вот-вот пойдут в разных направлениях. В будущем, наверное, в мультиплексах ты всё реже будешь видеть то, что мы называем кино; оно всё чаще будет появляться в маленьких залах, в интернете, и, наверное, в тех местах и обстоятельствах, появления которых я не способен предсказать.
Так почему же будущее будет светлым? Потому что впервые в истории искусства фильмы можно снимать за действительно небольшие деньги. Когда я рос, о подобном никто даже не думал, а ленты с исключительно малыми бюджетами были скорее исключением, нежели правилом. Сейчас же всё наоборот. Можно снимать очень красивые картины недорогими камерами. Можно записывать звук. Можно монтировать и заниматься сведением и цветокоррекцией у себя дома. Всё очень изменилось.
Но, несмотря на то, что внимание к технологиям и способам создания кинофильмов привело к такой вот революции в самой индустрии, важно помнить вот о чем: фильм делают не инструменты, фильм делает человек. Можно взять камеру и снять всё, что хочешь, а потом смонтировать в Final Cut Pro. Но создавать кино — то, которое нужно тебе, — это нечто другое. Путь к нему не бывает коротким.
Если бы Джон Кассаветес, мой друг и наставник, был сегодня жив, он бы использовал все доступные сейчас инструменты. Но он по-прежнему говорил бы то, что говорил всегда: нужно отдаваться своей работе полностью, погружаться в нее на сто процентов, нужно оберегать ту искру, которая побудила тебя заняться кинематографом. Оберегать ее ценой жизни. Раньше, когда съемки кино стоили очень дорого, оберегать ее приходилось ценой компромиссов и полного истощения. В будущем противостоять придется чему-то другому: например, искушению плыть по течению и позволить своему фильму делать то же самое.
Но это не совсем кино. В кино невозможно найти короткую дорогу. Я не хочу сказать, что всё должно быть очень сложно. Я лишь хочу сказать, что голос, который разжигает эту искру, — это твой собственный голос, твой внутренний свет, как его называют квакеры.
