«Мне не очень понравилось, что после «Полётов» обо мне стали много шуметь. Ведь я очень кичился «Бирюком» и не мог понять: они забыли, что я «Бирюк» снял, что ли?!. Что это такое?.. И думаю: дай-ка сниму для себя что-нибудь. И — это гениально! — тот же человек, который мне подарил Тургенева, подарил мне теперь другой сборник сочинений — Чехова. И я листаю их и натыкаюсь на рассказ «Поцелуй». Тут же в уме сочиняю вторую дуэль, звоню в Москву — а там меня уже любят на телевидении: «Давай!»
И если «Полёты» — это, скажем грубо, что-то вроде шлягера, который можно показывать и во Дворце Спорта… Многие, правда, будут выходить, но тем не менее... То «Поцелуй» я снял для себя, и называю это «классический концерт в филармонии», для филармонического зрителя. Их не более двухсот — но это я с ними. Я такой.
И мне понравилось, что моим коллегам, опять же, понравилось… Хотя они продолжают говорить, что мой лучший фильм — это «Полёты». Мне эти «Полёты» уже вот здесь!.. А некоторые говорят: «А почему ты после этого ничего не снял?..»
Все хвалили в «Поцелуе» Абдулова, у которого яркая роль. Кстати, я предлагал Янковскому роль, которую сыграл Абдулов. А он мне говорит: «Ром, давай я сыграю вот этого! (персонажа по фамилии Рябович — прим. ред.)» — «Ты такой красивый, как же я тебя изуродую?..» И я придумал ему очки с «минус шесть», чтобы сделать хотя бы такие глазки маленькие. И это был совершенно другой Олег, каким его никто не знал. Как человек из массовки».
«Вообще-то, «Полёты», «Талисман» и «Филёр» — это один и тот же человек в разные годы и в разных обстоятельствах. Что касается «Талисмана», то это была заявка Рустама Ибрагимбекова. Заявка заключалась в том, что жена предала мужа, и тот вызвал на дуэль соперника. Рустам хотел, чтобы я снимал, но я сказал: «Рустам, ну не мое это», — и передал материал своему товарищу, чтобы он снял. А сам год ничего не делал, все деньги быстро потратил… Думаю: «А что там с этой заявкой у моего товарища?..» А мне говорят: «Да он тоже ничего не сделал». — «Ну, дайте мне снова прочесть». Читаю снова и думаю: «Ага. Вот здесь и здесь еще бы Пушкина с Дантесом добавить, что-то такое...» Звоню умному человеку Рустаму Ибрагимбекову: «Буду делать, но мы включаем сюда историю «Пушкин — Дантес». Он: «Приезжаю!»
И записывается сценарий, действие которого происходит на корабле. Профессор везет своих студентов по Волге, рассказывает им обо всем... А мичману понравилась молодая жена этого профессора, и он так сделал, чтобы капитан пригласил эту пару в кают-компанию. И там этот мичман вовсю рассуждает про Пушкина, профессору нравится эта увлеченность и он приглашает его к себе: «Вы когда будете в Москве, зайдите ко мне домой, у меня есть масса книг о Пушкине, я вам дам почитать». — «С удовольствием». И он приезжает, ему в Москве негде остановиться — и мичман остается ночевать у профессора. Который рано уходит на работу. А когда возвращается, то застает того с женой. Или ему что-то такое показалось. И вот — дуэль, на которой он убивает его.
Такой был сценарий. А тогда была возможность ездить по всему СССР на выбор натуры, за государственный счет. Думаю: дай-ка я заеду в Болдино! Никогда же не был ни в Михайловском, ни в Болдино... И уже там я понял: на хр*н корабль-морабль, всё должно произойти в Болдино. Мы опять встретились с Рустамом, коротко всё поправили… Но все равно это единственный мой фильм, который полностью, честно говоря, снят импровизацией. Это всё импровизация. Не в обиду Рустаму, потому что он еще больше любит этот фильм, чем я.
Но «Талисман» был принят очень плохо. Назавтра — пятый съезд Союза кинематографистов в Кремле, исторический. А картину представляет Михалков. Но мы еще не знаем, что завтра понесут и Михалкова — вместе с Матвеевым и всеми другими, и так далее, и так далее...
Всем не понравилось. Но я решил, что не понравилось все-таки по другой причине. Что это и к нам с Рустамом относится. Я же не убил Абдулова. Я его сделал Люцифером таким, Дантесом. Мы же хотели про интеллигенцию снять, которая чтит себя причастной к пушкинским временам, к девятнадцатому веку — по поведению, по чувствам, по достоинству. Думаю: дай мы его возьмем за яйца! Героя Янковского. Сможет он убить? Ни хр*на! И я придумал, что он упал в обморок. Прямо на площадке, кстати, придумал. Леша Герман, единственный, кому понравился фильм, кричал мне: «Ромка! Если б я снял современный фильм, я бы снял вот это! Но ты мне скажи: а как ты придумал, что он не смог выстрелить и упал в обморок?..» Да элементарно. Я подошел к Олегу и говорю: «Олег, давай не будем стрелять. Ты падаешь в обморок». И всё.
Но не приняли — потому что интеллигенция почувствовала, что это я их щупаю. Но ведь при этом и себя с Рустамом! Мы не способны. На дуэль шли не убивать человека, а умереть за свою честь и достоинство, чаще всего так было. А то общество, в котором мы жили, да и сегодняшнее тем более — да какое там!.. Чтоб за это идти умереть, подставиться под пулю?.. И это привело к негодованию многих литераторов. Очень известный, очень классный литературный критик, не буду называть его фамилию, написал, что вот, два кавказца осмелились снять фильм о Пушкине… Как будто Пушкин был чисто русский такой... А через много лет встречает меня этот человек около Дома Кино: «Вы знаете, картина изменилась. Я её недавно по телевизору посмотрел, у меня совершенно другое впечатление — она совершенно изменилась». Но хоть он и старше меня лет на двадцать, я ответил: «Как примитивно. Такого не может быть, чтобы изменилась картина. Изменились вы. Не знаю, к лучшему или нет». И мы закончили с ним этот разговор».
«В «Филёре» мы сделали хитрость. Там написано: «1916 год» — и якобы это по Серафимовичу. Действительно, у Серафимовича есть рассказ «По следам» — как шпиона уволили с работы, но он случайно увидел фотографию преступника, которого недавно заметил. И понял, что если он догонит того и задержит, то его восстановят на работе. Но мы сняли кино про интеллигента, которому предлагают шпионить... Некоторым это не понравилось. Скажем, тому же Герману не понравилось: «Ромка, в «Поцелуе», в «Талисмане» и в «Полётах» я не догадывался, что дальше пойдет по сюжету. А тут я что-то предугадывал». Ну, что поделаешь, такое дело. Но это трилогия: «Полёты», «Талисман», «Филёр». Это всё о советской интеллигенции тех лет.
В «Филёре» есть один недостаток, в котором я обвиняю оператора и монтажера. В финале, когда Янковский у поезда говорит: «Прощайте, милые», — поезд пускает пар. И он делает шаг в этот пар — и дальше ничего не видно. Я спрашиваю оператора: «Зритель догадается, что он бросился под поезд?» — «Ну, конечно!» Потом уточнил у монтажера: «Точно понятно?» — «Ну вы что, идиот поймет!» И вот премьера в Москве, ко мне подходит Лана Гогоберидзе: «Рома, такой фильм шел, такой фильм — и в конце он что, предал и поехал на море?..» — «Лана, ты чего, с ума сошла, он бросился под поезд!» — «Где?..» Я сразу про монтажера с оператором и вспомнил. Они в плену у сценария, они это знают, а я каким-то шестым чувством чувствовал, что не то… Потому что это совершенно другой смысл. Он не «принял и ушел». Он не предал. А многие решили, что он предал и поехал на море. Очень многие!..
Мне фильм как раз нравится, как ни странно. Какой в нем Олег! Он и в «Поцелуе» близок к этому — как бы никого играет. А в «Филёре» продолжение такого же человека. Прям такой он там!.. И он там себе нравился. В Испании, на фестивале в Вальядолиде он получил приз за главную мужскую роль.
И именно на «Филёре» я закончил свою биографию как режиссера, я считаю. Потому что на съемочной площадке я всегда игрался. Я не работал, а игрался, мне это доставляло удовольствие. Приезжающие из «Кинопанорамы» корреспонденты всегда подходили к моему второму режиссеру — потому что он выглядел солиднее и громко говорил. Я никогда не кричал: «Мотор!» — просто: «Мотор». А уж он всегда именно что кричал: «Мотор!!!» И они всегда подходили к нему: «Роман, можно взять у вас интервью?..» А я там прыгал, бегал и так далее... После этого я снял пять фильмов, но это я уже работал. А там игрался».
«Леди Макбет» тоже была принята плохо, даже моими друзьями. Они говорили, зная рассказ, что это якобы мастерски сделанный, но ледяной фильм. А это мне Армен Медведев — тогда он, кажется, уже был министром кино — сказал: «Ром, мы решили, что ты должен снять «Леди Макбет Мценского уезда». Я говорю: «Слушай, я давно читал, но, по-моему, это не мое совершенно». — «Ну, перечитай! Ты это здорово сделаешь!» Я читаю и не понимаю: какое я отношение имею к этой бабе?.. Что это такое? Убить деда, убить мужа, убить без раздумий! Не моё совершенно!
Но мы запускаемся, тем не менее. Паша Финн пишет сценарий баллады, но поскольку я его очень люблю, то честно говорю: «Паш, я пойду по книге. Ты, мой друг, прости». И вот уже месяц группа получает деньги на «Мосфильме», а я никак не могу сесть за режиссерский сценарий. Я не хочу снимать этот фильм. Не близка мне эта баба в своих подвигах!..
Я иду к Абдурахману Мамилову, главному редактору «Мосфильма», замечательному парню: «Вот, хочу отказаться». — «Рома, ну как так, пойдем к Досталю». Пришли к Досталю, директору студии: «Вова, ну неохота. Я виноват». — «Рома, столько бабок потрачено!» — «Я понимаю, но так бывает, ты тоже меня пойми». Он говорит: «Значит так. Ты будешь единственный режиссер, которого я запускаю в подготовительный период без режиссерского сценария. Но чтобы через десять дней был режиссерский сценарий!..»
На десятый день я его написал и сдал. Но я что сделал? Я ее принизил. Перед каждым преступлением она мучается. И когда я это придумал, то понял, что еще надо ее делать не просто купчихой, как в повести, нужен другой социальный слой. Я ее одел как барыню, у нее там костюмы такие!.. И это всё было воспринято довольно плохо — потому что не соответствовало Лескову.
Но, как ни странно, иностранцам именно этот мой фильм безумно нравится, особенно немцам. А самое фантастическое — когда я в Риме делал тонировку, пришел Макс Шелл, посмотрел и говорит Наташе Андрейченко, жене своей: «Наташа, это единственный фильм, где ты мне нравишься!» — «Ну, у меня знаешь какие роли были, ты не все видел!» — «Нет, я видел, но там ты такая расхристанная, а здесь ты мне ближе, ты на человека похожа».
«Я очень удивлен, что эта картина не понравилась. В «Первой любви» режиссерских ошибок почти нет. Как говорила Кира Муратова, единственная, кому понравился фильм: «Там ни одной уступки зрителю». В предыдущей экранизации, неплохой, у Ордынского была Зинаида главной героиней — я сделал героем мальчика. Ну и увлекся самим собой, недостаточно был в диалоге со зрителем…»
«Ой, это я не люблю. Это провалы. Художественные провалы. Тематически они мне близки, пластически — нет. «Эффект Ромашкина» — это безобразие, а здесь — старческое слабоумие, так сказать.
Хотя «Ночь светла», может быть, слаба художественно, но тематически, я считаю, ее критиковать нельзя. Все-таки, про слепоглухонемых. Будьте милосердны, отнеситесь по доброму к ним, если не к режиссеру».
Бонус: настоящее кино
«Я могу назвать просто фильмы. «Последнее танго в Париже» Бертолуччи. «Земляничная поляна» Бергмана. «Приключение» и «Крик» Антониони. «Восемь с половиной» Феллини. «Сталкер» Тарковского. «Тени забытых предков» Параджанова. «Древо желания» Тенгиза Абуладзе. Гениальный фильм «Подполье» Кустурицы.
Вот это — настоящее кино. Там есть тайнопись. Вы знаете, что означает слово «мистика»? «Мистика» с греческого языка переводится просто: тайна. Некая тайна. Есть искусство узнаваемое, есть искусство познаваемое. Вот и всё. То, что я перечислил, — это познаваемое, а зрителям нравится, естественно, узнаваемое. Почему зритель не любит эти «артхаусы»? Зрителю нужно узнавать себя. А когда ты смотришь «Сталкера», и Андрей пять минут везет на дрезине этих троих, и эта магия входит в тебя!.. Я называю это «тайнопись».
Из-за того, что была эта советская власть, нам приходилось заниматься иносказаниями. Метафорически придумывать. А сейчас прямо как в жизни всё происходит, только монтируй быстро: я — ты, я — ты. Похоже на эту жуткую жизнь… Я предпочитаю выражение Пикассо: «Искусство — это ложь, помогающая нам понять правду жизни». Это прекрасная ложь».
