«Dominique, nique, nique», — безмятежно распевает бельгийская монахиня, известная миру под псевдонимом «Сестра-Улыбка». Пластинку с этой жизнерадостной композицией в психиатрической лечебнице «Брайарклифф» заводят каждый божий день. «Пока общая комната открыта, играет музыка», — честно предупреждает новенького одна из пациенток. Финал «Лечебницы» мы посмотрели неделю назад. Проклятая «Dominique» отзывается эхом в голове до сих пор. Если честно, поначалу придуманное Райаном Мерфи шоу не предвещало ровным счетом ничего хорошего. Первый сезон «Американской страшилки*» так вообще производил впечатление весьма удручающее. В качестве плацдарма создатели задействовали зачем-то «дом с привидениями» — атрибут размеренного хоррора, в котором нужно долго и старательно нагнетать саспенс. К сожалению, уже с первой серии суетливый телевизионный формат стал отвергать неторопливый жанр.
Какой там саспенс, когда тебе нужно постоянно думать о зрителе, который может начать играться с пультом уже на первой рекламной вставке. Сюжет сценаристы сознательно проговаривали скороговоркой, актеры едва успевали понимать, кого они играют, к финалу же с подачи пугливых авторов заботливо отстроенный дом с привидениями превратился в натуральный цирк-шапито — в телесериал «Лузеры», где место хористов-школьников заняли смешные рефлексирующие жмурики. «Лечебница» легко могла стать последним сезоном «Американской страшилки» — очередной позорной ерундистикой вроде закрытого впопыхах «666 Парк авеню». Так или иначе, первая серия вызвала у нас любопытство, вторая — неподдельный интерес, а под конец стало совершенно очевидным, что Мерфи разродился «новой классикой», сериалом, который для сегодняшнего американского телевидения имеет не меньшее значение, чем «Твин Пикс» двадцать лет назад.
Деспотичные монашки, недобрые врачи из «Освенцима», злые духи, серийные убийцы, даже инопланетяне. Будучи кратким экскурсом в историю хоррора — этаким ночным кошмаром работника видеопроката — «Американская страшилка» напрочь лишена той постмодернистской прыти, которой нынче модно кичиться. Авторы не пытаются хоронить жанр и хихикать в кулачок от осознания того, какие они умные (подобным, кстати говоря, грешили создатели «Хижины в лесу»). Иронии здесь в меру, саспенса с лихвой, по количеству актерских перфомансов, за которые по-хорошему можно отдавать «Эмми», не глядя, проект Мерфи и вовсе легко уделывает всех коллег по цеху. Ничего грандиознее Джессики Ланг в образе сестры Джуд в этом году на телевидении не было и, наверное, уже не будет. В свои 63 она настоящая дива, одинаково убедительная как в образе шлюхи, так и в рясе монашки. Ничуть не уступает Ланг слегка задвинутая на второй план Полсон («Марта Марси Мэй Марлен»), будущая гей-икона, которую Мерфи в последней серии не случайно гримирует под Лану Дель Рэй.
Лана Банана, как нежно ее называет героиня Ланг, на протяжении тринадцати серий пытается отражать зло. Для того чтобы выжить, она убивает не только окружающих, но и какую-то часть себя. Этим в «Брайарклиффе» заняты многие: одни пытаются излечить свою гомосексуальность с помощью электрошока, вторые усыпляют совесть молитвами, третьи сжираются собственными страхами. Финальное преображение Ланы — наглядная иллюстрация того, что зла и добра не существует точно так же, как не существует нормальных и сумасшедших. Чтобы найти смысл, иногда нужно сойти с ума. Чтобы найти себя, подчас стоит попробовать потеряться. Есть ощущение, что въедливое «Dominique, nique, nique» никогда не забудется, а «Брайарклифф» поселится рядом по соседству. Ад всегда где-то рядом. Иногда это другие, но чаще всего, как бы горько это ни звучало, ад — это мы и есть.
