— На корабле вам было комфортно?
— Да, намного удобнее, чем в студии. Хотя каждое утро нам давали по таблетке от морской болезни. Ну, я надеюсь, что это были именно они (смеется), потому что от этих таблеток нам становилось очень весело. Несколько корабельных сцен мы снимали на площадке, где был специальный механизм, раскачивающий пол и, знаете, эту качку мы перенесли хуже, чем настоящую, морскую. Проблема в съемках на настоящем судне — в организации, и она была решена, а дальше — сплошные преимущества. Неоценимо для актеров то, что мы физически находились на настоящем, вышедшем в море корабле и в замечательной компании друг друга. Лучшего трудно было бы желать. Мы отлично провели время в холодных морских водах. Да, это было неоценимо.
— А вы на самом деле соперничали с Филипом Сеймуром Хоффманом?
— Да нет, конечно. А вы поверили?
— И с мачты, естественно, не прыгали?
— О, нет. У нас был не такой большой бюджет, чтобы позволить себе прыжок. Страховка, сами понимаете.
— А если бы хватило денег на страховку?
— Тогда б прыгнул.
— Хотите попробовать все на свете?
— Скорее, делаю все, чтобы не скучать.
— А скучаете вы…
— На крикете. Ненавижу его. Весь. Везде. Всегда.
— А многие актеры говорят, что съемочная площадка — самое скучное место на земле.
— Площадка может стать им, верно. Особенно во время больших перерывов между дублями. Но в «Рок-волне» мы почти все время задействованы в общих сценах. А так как мы снимались на корабле, нам просто было некуда уйти друг от друга. И, поверьте, нет ничего плохого, чтобы иногда побыть одному. В крайнем случае, всегда можно уединиться в туалете. Лучшего места для размышлений не придумаешь.
— Вы не застали времена триумфа рок-н-ролла, славы пиратского радио. Не сожалеете о тех временах?
— Нисколько. Я — панк-рокер, фанат Clash, всегда любил такую музыку. Меня, во всяком случае, она гораздо более возбуждала, поэтому я не могу сожалеть о шестидесятых. Тем более, что я никогда их не знал. Да и, наверное, немного потерял — по сути, это тот же протест только с другой музыкой, в другой одежде.
— Вы ведь сами играете музыку, тоже панк-рок?
— Да, группа называется The Peth, переводится с уэльского «вещь». Мы как раз начинаем записывать новый альбом, Krystal Peth.
— Вы уже работали с Ричардом Кертисом, как вы находите его сегодня?
— Его фантастический оптимизм очень соблазнителен, перед ним невозможно устоять.
— Этим, наверное, он отличается от многих режиссеров?
— Да, и еще как. Особенно от англичан. Он совершенно точно знает, чего хочет, и умеет вести за собой к тому, чего должен добиться — абсолютной победы. Причем победы коллективной.
— Кстати, говорят, что настоящий политик, закрывший пиратские радиостанции, был сторонником коллективной собственности, представителем левой партии…
— Да, он на самом деле существовал, его звали Тони Вейл. Я им действительно восхищаюсь, он был голосом левого крыла британской политики. Но, к сожалению, он же закрыл пиратское радио. Кроме радио Caroline, Вейл виновен в закрытии еще около восьми станций. У него, конечно, причины были не те, что мы показали в фильме. Он считал, что радио нужно национализировать, и тут уж пиратам места не оставалось. Но тогда «Рок-волна» стала бы документальным фильмом, вы же понимаете, что между тем, что было на самом деле и тем, что бывает в кино, большая разница.
— В фильме-то он выглядит воплощением зла…
— О нет, он всего лишь принадлежит правительству. Это особый вид людей.
— Ричард Кертис говорил, что вы делали свое часовое «радио-шоу», как вы себя чувствовали в роли настоящего ди-джея?
— Да, он дал каждому такую возможность. Конечно, в фильм вошло далеко не все. Я о многом жалею, надеюсь, что магия DVD вернет вам эти сцены. Если бы мы включили в картину все, что сняли, она был бы длиннее тех самых шестидесятых.
— Музыку вы сами выбирали или только делали вид?
— Нет. Музыку мы нашли сами, ставили то, что нам нравится, и это был отличный способ начать работу, почувствовать, что нас ожидает, что мы будем делать. Каждому нужно было решить, что он из себя представляет, что мы хотим, чтобы зрители увидели.
— То есть вы сами все решили?
— Каждый персонаж — сотрудничество с режиссером, конечно. Но моей идеей было то, что радио-шоу Гэвина — это шепот, он нашептывает на ушко одной-единственной девушке. Во всяком случае, я играл именно это.
— Он соблазняет девушку?
— Да, конечно. И советует. Хотя… Зависит от того, как вы на это смотрите.
— И какую музыку вы выбрали для своего часа?
— Rolling Stones, Small Faces, The Who.
— И не было проблем?
— Были, конечно. Иногда песня была недоступна, или слишком дорога, но в основном я ставил то, что хотел. Невероятная удача.
— Наверное, музыка стоила продюсерам больше, чем актеры?
— Ну а что вы хотели? Музыка — такой же персонаж, весь фильм — история любви к рок-н-роллу. Я думаю, что вы вряд ли найдете человека, которого не трогает мелодии этого времени. Пришлось заплатить ей за работу.
— И как бы вы описали характер этого персонажа?
— Феникс, восстающий из пепла. Всегда смотрит в будущее. Не несет в себе абсолютно никакой опасности. Бунтарь.
— Одна из сцен фильма — трибьют другому великому музыканту, Джимми Хендриксу, на площадке воспроизвели обложку его альбома Electric Ladyland. Кажется, именно ваш персонаж должен был быть в компании обнаженных девушек…
— Ну, эта сцена снималась с девушками в одежде и без. И, к сожалению, я был только зрителем…
— Вы пробовали говорить фразу Полночного Марка «как на счет этого», от которой девушки отдавались ему без разговоров?
— Да, буквально вчера вечером. Не работает!
