Сочиняя «Первую кровь»
Канадец Моррелл переехал в Штаты в 1966 году, чтобы изучать американскую литературу в Университете Пенсильвании, и немедленно попал в очаг бурливших в стране страстей. Это в Канаде вьетнамской кампании СМИ уделяли опосредованное внимание, а в Америке каждый студент мог в деталях рассказать о творящемся в данный момент на фронте. В немалой степени этот интерес подогревала и возможность самому попасть под призыв и загреметь на передовую. Время от времени в университете выступали демобилизовавшиеся солдаты, от первого лица живописавшие кошмарные дни в джунглях и проблемы, с которыми они столкнулись в гражданской жизни: бессонница, депрессия, защитная реакция на громкие звуки. Одним словом, все то, что сегодня называется посттравматическим синдромом.
Война медленно входила в размеренную жизнь Соединенных Штатов — студенты устраивали демонстрации протеста, каждый новостной выпуск сопровождался хроникальными кадрами, а маленькие города захлестнула волна гражданских бунтов: чернокожие выходцы из малообеспеченных семей прекрасно понимали, что их шансы стать пушечным мясом куда выше, чем у богатых белых сверстников. По большому счету, особой разницы между происходившим во Вьетнаме и творившимся в очагах восстаний и не было: молодые парни клали собственные жизни на алтарь никому не понятных ценностей. Размышления о бессмысленности кровопролития и его разрушительном влиянии на поколение постепенно вели Моррелла к идее «Первой крови»: рассказе о возвращающемся домой солдате, приносящем с собою войну.
Основные детали сюжета довольно быстро сложились в единое целое: молодой парень, ищущий однополчан, шериф крохотного городка, ненавидящий бродяг, жестокое противостояние, возникшее из-за нежелания поступиться принципами… но текст катастрофически не писался. Моррелла мучила проблема выбора имени для своего героя — достаточно звучного и запоминающегося и при этом исчерпывающе его характеризующего.
«В тот день я как обычно торчал за пишущей машинкой и злился сам на себя от бессилия, — вспоминает Моррелл. — Я провел за пустым листом черт знает сколько времени, и по-прежнему не мог выдавить из себя ни строчки. В этот момент жена вернулась из универмага и начала рассказывать о каких-то невероятно вкусных яблоках, которые ей удалось купить. 
Сами понимаете, фрукты интересовали меня меньше всего, но из вежливости я согласился попробовать кусочек. Яблоки действительно оказались выше всяких похвал, и я поинтересовался, как называется этот сорт. Рэмбо. По мне словно пробежал электрический разряд: вот то имя, которое я искал! Тут же память услужливо подсунула Артюра Рембо, поэта из Франции, которого мы изучали недавно. Самая известная его вещь называлась A Season in Hell — прекрасная метафора для узника войны, каковым и являлся мой Рэмбо!»
Найдя верное звучание, Моррелл споро закончил рукопись, а в 1972 году книгой уже зачитывалась вся страна. Нужно заметить, что в ту пору поп-культура избегала открытых выступлений в адрес событий во Вьетнаме, поэтому нелицеприятная правда «Первой крови» сдетонировала подобно бомбе. Никто прежде не решался в полный голос заявить, что война меняет людей не в лучшую сторону.
Голливудское проклятие
Роман немедленно попал в поле зрения Голливуда, переживавшего мощный всплеск проблемного и остросоциального кино. Права на экранизацию купила студия Columbia Pictures, вообще-то не любившая рисковые эксперименты. Рукопись действительно не прижилась, и вскоре опцион достался Warner Bros. Этот мейджор оказался смелее предыдущего и принялся за активную разработку проекта. Сценарий переписывался раз за разом, но студия никак не могла найти верную трактовку. Дело в том, что в отличие от знакомого всем фильма, роман был экстремально жесток. Рэмбо не просто отвечал шерифу локальным конфликтом, а буквально стирал с лица подвернувшийся под горячую руку городок, убивая всех, и вся и крайне натуралистично погибая в финале — при этом оставаясь главным героем истории. Нащупать при таком раскладе струны, что нашли бы у зрителей отклик, было делом крайне сложным.
К материалу подступались со всех сторон. На одном из этапов сценаристы даже пытались превратить «Первую кровь» в гротескную комедию, где дитя леса Рэмбо скрывался в пещере, обставленной торговыми автоматами с едой и питьем. Но в конечном итоге формула сценария свелась к выведенной в книге перипетии — герой с невероятной физической подготовкой бросает вызов маленькой армии. Такая трактовка приглянулась Стиву МакКуину и режиссеру Сидни Поллаку. Шутка ли: друг с другом сражалось два, в общем-то, хороших парня?! Единственным препятствием, которое продюсеры не сумели преодолеть, оказался возраст звезды. МакКуин хотел сыграть Рэмбо, но сорока шестилетний актер никак не походил на вернувшегося из Вьетнама растерянного парня. МакКуин ушел, а вместе с этим началась новая чехарда кастингов — Пол Ньюман, Дастин Хоффман, Аль Пачино.
Десятилетие подходило к концу, а над «Первой кровью» сгущались краски. Пять лет интенсивного подготовительного периода заставили голливудских сплетников говорить о проекте, как о проклятом. Любовь публики к оригинальному роману начала забываться, переводя фильм из разряда высокоожидаемых в более низкую категорию. А когда на экранах один за другим появились «Таксист» и «Апокалипсис сегодня», стало окончательно понятно, что либо картину нужно делать сейчас, либо забыть о ней, как о страшном сне.
Президентом Warner Bros. в тот период был Роберт Шапиро, начинавший карьеру в актерском агентстве Уильяма Морриса рассыльным и постепенно дослужившийся до главы международного департамента. Понятно, что, заняв новый пост, связей Шапиро не растерял и продолжал активно сотрудничать с бывшими клиентами. Одним из них был канадский режиссер Тед Котчефф, на родине сорвавший банк «Ученичеством Дадди Крэвица», а в Штатах осевший после успеха «Аферистов Дика и Джейн». Шапиро предложил Котчеффу возглавить многострадальный проект. Прочитав книгу и ознакомившись с полутора дюжинами существовавших на тот момент сценариев, режиссер дал согласие. 
«Я прочитал, наверное, шестнадцать разных рукописей, пока не остановился на версии Майкла Козолла и Уильяма Сэкхайма, — вспоминает Котчефф. — Рэмбо все еще оставался в ней настоящим сукиным сыном, но прочие варианты не годились вообще. Я начал причесывать сценарий, потратив на этот процесс около трех месяцев, когда мне снова позвонил Роберт и сказал “Прости, но мы все-таки не можем запустить этот фильм. Это очень болезненная для общества тема”».
Проект снова отправился на полку, а Голливуд официально поставил на нем крест, не став продлевать и без того затянувшиеся сроки опциона. И тут на него положили глаз Марио Кассар и Эндрю Вайна.
Работа над сценарием
«Принято считать, что с «Первой крови» началась история Carolco Pictures, — говорит Кассар, — что не совсем верно. К моменту, когда мы решили взяться за картину, компания существовала уже восемь лет, большей частью занимаясь покупкой и перепродажей прав. Желание сделать свое кино родилось на съемках «Спасения в победе», где мы работали исполнительными продюсерами. Мы посмотрели, что к чему, и позвонили Теду, с которым были немного знакомы».
Кассар и Вайна предоставили Котчеффу уникальный карт-бланш, сказав, что согласны на любой проект, который покажется ему интересным. Режиссер, все еще не забывший печальный опыт работы над «Первой кровью», предложил им взяться за самую скандальную ленту в городе. Конечно, продюсеры были прекрасно осведомлены о шлейфе дурной славы, стелящейся за картиной, но это был настоящий вызов: их компания могла дебютировать фильмом, вокруг которого, как коты вокруг сметаны, почти десять лет ходили лучшие умы Голливуда и ничего не сумели сделать. В главной роли всем троим виделся только один человек — Сильвестр Сталлоне.
Со Слаем продюсеры сошлись на «Спасении в победе», футбольной драме Джона Хьюстона. Как и Кассар с Вайной, Сталлоне искал проект-прорыв. После произведенного «Рокки» фурора он оказался заложником образа: каждая картина, снятая вне ринга, неизменно проваливалась в прокате, и перед Сильвестром маячила перспектива до самой смерти штамповать бесконечные боксерские сиквелы. На звонок из Carolco Сталлоне среагировал молниеносно: меньше, чем через сутки на контракте с серьезным гонораром в $3,5 млн. (такие деньги не снились и иным суперзвездам) стояла его подпись.
«Это был действительно самый горячий и невозможный проект Голливуда, — вспоминает Слай. — За все годы, что его пытались сделать, на нем сменилось много актеров и много режиссеров, многое было изменено. Конечно же, я нервничал и даже в первый день съемок надеялся, что что-нибудь случится, и все мы просто разъедемся по домам».
Два никому неизвестных парня и неудачник, не сумевший правильно воспользоваться собственной удачей? Никто не верил, что эта троица сумеет сдвинуть «Первую кровь» с места. Но Сталлоне всегда точно знал, чего именно хочет видеть публика, и сел за переписывание сценария Козолла и Сэкхайма. Основным камнем преткновения по-прежнему была жестокость Рэмбо: в одной из сцен он просто расстреливал горожан из снайперской винтовки — восемнадцать человек полегло, как фигурки в тире. К герою нужен был совсем другой подход, Сталлоне предстояло превратить его из безумного убийцы в парня, сбившегося с пути, жертву обстоятельств. Он с энтузиазмом принялся за дело, переделав сценарий так, чтобы представить зрителю героя-андердога: самого обычного человека, получившего шанс заявить о себе миру.
Идея Слая заключалась в том, что его Рэмбо был слеплен из другого теста. В отличие от книжного прототипа, он шел на применение силы неохотно и никого не убивал. Учитывая репутацию фильма в это сложно поверить, но в картине находится место всего двум смертям: полицейский по неосторожности пилота выпадает из вертолета, да машина преследования врезается в припаркованный пикап и взрывается. В остальных эпизодах Рэмбо наносит увечья, но ни разу не доводит дело до летального исхода. Вторым принципиальным сценарным ходом стала развязка. Сталлоне категорически отказался убивать героя, дав ему шанс сдаться властям.
Несмотря на то, что сам Слай — любитель почесать языком, в фильме он отвел Рэмбо очень мало реплик. В одном из вариантов тот вообще не произносил ни слова до финального монолога — так Сталлоне пытался подчеркнуть опустошение в душе героя. Сильнее прочих досталось первой встрече Рэмбо с шерифом. Первоначально диалог был больше и содержал шутки вроде: «Ты что здесь делаешь?» «Просто иду» «Возомнил себя Беспечным ездоком?» «Нет, беспечным ходоком». Это было забавно, но в итоге рукопись вернулась к более мрачному духу сюжета. Второй причиной скупости диалогов был международный прокат. Продюсеры понимали, что когда ленту будут дублировать на иностранные языки, это украдет часть ее атмосферности.
Подготовительный период
Эндрю и Марио делали фильм на свои деньги — ни одна студия не верила в их успех и не соглашалась на финансирование.
«Мой крестный был банкиром во Франции, — рассказывает Кассар. — Я приехал к нему и сказал, что мне нужно немного денег. Материал стоящий, книга должна стать фильмом. Немного, это сколько? — спросил он. На самом деле, я понятия не имел, сколько мне понадобится, и ответил: $18 млн. Единственное, что он спросил, уверен ли я, что покрою расходы?»
Не имея за душой дистрибьютора, единственным способом для Carolco Pictures вернуть вложения были продажи прав на кинорынках. Но потенциальным партнерам требовались более твердые гарантии, чем звезда, рискующая, быть может, последний раз в карьере. Поэтому на роль второго плана (но от того не менее важную в контексте картины) продюсеры решили пригласить актера, чей авторитет ни у кого не вызывал сомнений. Кирка Дугласа. К счастью, тот и сам горел желанием сыграть в «Первой крови», так что осложнений не возникло. Дуглас прочитал сценарий, сходил на примерку экранного костюма и попозировал для первых промо-плакатов.
Скауты тем временем нашли для картины отличные съемочные локации. По сюжету действие разворачивается в небольшом городке где-то в Орегоне, расположенном у подножья горного хребта. Подходящая местность обнаружилась на самой границе Канады, в Британской Колумбии, местечке под названием Хоуп. Город, половина населения которого работает на лесопилке, а вторая обслуживает дровосеков, был совсем не против основательного вливания в свою казну. Кинематографисты пообещали выплатить за размещение съемочной группы в сто человек полмиллиона долларов, а в замен попросили лишь доброго отношения. Да и дополнительные рабочие места канадцы восприняли с энтузиазмом: кинокомпания наняла добровольную пожарную дружину дежурить при большом пиротехническом трюке в финале, а остальных пригласила на открытый кастинг — «Первой крови» требовалась массовка.
Забавно, но, несмотря на максимальную тактичность со стороны голливудцев, угрюмые лесорубы все равно вечно были недовольными. Им не нравилось, что на главной площади города прямо напротив мэрии эти янки строят полицейский участок. Они не хотели подписывать с компанией договор о согласии на нанесение ущерба своим магазинам с дальнейшим возмещением убытков и ремонтом (атакуя офис шерифа, Рэмбо должен был палить по стеклам — в том числе и ближайших лавочек). На них не действовали убеждения, что ремонт качественно превзойдет то, что они имеют сейчас. Компании даже пришлось устроить конкурс для владельцев магазинов: первый, кто подпишет контракт, получал цветной портативный телевизор, а двое следующих — радиочасы.
Тед Котчефф, оператор Эндрю Ласло и Брайан Деннехи на съемках
Во избежание саботажей со стороны местных (локальная газета предупредила жителей Хоупа, что время от времени съемочная группа будет перекрывать движение на интервалы в пять-десять минут), продюсеры даже уточнили, что девяносто процентов команды фильма составляют канадцы — кроме исполнителей главных ролей, конечно. И все равно находились смутьяны, пускавшие всевозможные слухи от невинных, вроде полуторамесячной ретроспективы всех фильмов Кирка Дугласа в единственном кинотеатре города, до клеветнических — о том, что мэр дал согласие на съемки только после взятки в собственный карман и права ежедневно спарринговать со Сталлоне.
Мотор! Камера! Начали!
Съемки начались в середине декабря, когда столбик термометра не поднимался выше 3°C. Пока плотники и маляры наводили последний лоск на городские декорации, основная команда фильма забралась в горы. Первой было решено снимать сцену, в которой преследовавшие Рэмбо полицейские загоняли его на край утеса. По сюжету герой очертя голову мчался по склону и останавливался только тогда, когда его взгляду открывалась пропасть.
«Деревья подступали слишком близко к обрыву, — вспоминает Слай. — Едва не сорвавшись после первого дубля, единственной мыслью в голове было “Добро пожаловать в экшн”. Все, что мы смогли придумать, это обвязать одну из моих ног веревкой. Конечно, это ничего не решало: если бы я сорвался, то по инерции просто разбил бы голову о край скалы. Но все обошлось».
Со спуском по отвесному склону дело пошло труднее. Сталлоне предстояло висеть над обрывом на высоте пятнадцати метров, полагаясь только на силу рук. Но никому и в голову не могло придти, что вертолет, с которого по Рэмбо велся прицельный огонь, станет причиной ухудшения и без того несладких условий. Ветер, поднимаемый винтами, встречался с потоками воздуха из ущелья и создавал сильнейший циклон. Учитывая, что погода и так стояла не летняя, одетого лишь в брезентовую накидку Слая оставалось только жалеть. Можете проверить, какие клубы пара вырываются в этой сцене при дыхании. Этот же циклон изменял и траекторию полета петард, которыми была заряжена винтовка — каждый их разрыв оглушал и сыпал в глаза щебенкой.
Выполнять легендарный прыжок со стены ущелья на растущее внизу дерево пришлось дублирующему Сталлоне каскадеру Бадди Джо Хокеру. Сцена все равно требовала крупных планов, поэтому само приземление было разбито на три этапа: в двух первых сквозь ветки падал Хокер, а в последней уже сам Слай. В поисках эффектного ракурса Котчефф успел сделать три дубля, прежде чем неудачно спрыгнувший Сталлоне не сломал себе ребро. Увы, это была далеко не последняя травма на площадке. И хотя увечья не облегчали ему жизнь, убедительнее вжиться в образ они отлично помогали.
«Упав на землю, Рэмбо сильно ранил руку, — продолжает Сталлоне. — Поскольку мое ребро дало трещину, сыграть боль оказалось несложно. Потом гримеры сделали мне роскошный кровоточащий шрам, который казался таким реалистичным, что я решил проверить его в действии. Прямо во время обеденного перерыва я пришел в местный травмпункт и попросил дать нитку с иголкой. Под «раненой кожей» была размещена ампула с кровью, так что видок у меня был тот еще. Санитары начали убеждать меня принять обезболивающее, а я просто зашивал рану у них на глазах. Уверен, что медики Хоупа до сих пор вспоминают эту историю!»
Впрочем, риска для жизни на съемках было куда больше, чем веселья. Сталлоне сам исполнял большинство трюков, в том числе и мотоциклетную погоню. Сцена не репетировалась перед съемками, поэтому для Слая образовавшаяся на дороге наледь стала неприятным сюрпризом — в кадре отлично видно, как время от времени его заносит. Не был учтен и еще один фактор: от встречного ветра у Сталлоне сильно слезились глаза, а из-за стоявших морозов, слезы немедленно замерзали. При скорости около 80 км/ч концентрироваться на дороге было очень сложно. Вдобавок, один из местных игнорировал выставленное оцепление и выехал на своем грузовичке на дорогу, едва не сбив Рэмбо.
Собственно, весь съемочный процесс был эскападой трудностей и испытаний. В горах темнело рано, поэтому снимать удавалось только с девяти утра до трех часов дня, после этого в лесу ничего не было видно. Каждый член группы получил строгий наказ: не отходить от площадки дальше, чем на 45м — в постоянном тумане среди одинаковых камней и деревьев было очень легко заблудиться, а на поиски человека могло уйти несколько дней.
Но главной проблемой оказался явившийся на съемки Кирк Дуглас. С легкостью давший в Лос-Анджелесе согласие на участие в картине, в Канаду он заявился со сценарием, сплошь исчерканным карандашом — Спартак был уверен, что нашел несколько отличных драматических ходов.
Первым делом он решил расширить собственную роль, введя полковника Траутмана в напарники Рэмбо. Бывшие командир и подчиненный сражались бок о бок, совместно учиняя разгром в офисе шерифа. Финальная сцена должна была представлять из себя долгий план отражающегося в зеркале человека с банданой на голове. Когда же камера поворачивалась к герою, выяснялось, что все это время мы смотрели на Траутмана — Рэмбо погиб от полученных ранений и полковник взял на себя его миссию мести.
Эпизоды, разумеется, выглядели идиотично и рушили всю стройность повествования. Котчефф недоумевал: находясь в Америке, Дуглас был полностью удовлетворен рукописью. Сталлоне, выслушав предложение, ответил дипломатично, но твердо — отличная идея, но не для этого фильма. Подошедший погасить конфликт Эндрю Вайна просто протянул Кирку сценарий и сказал, что изменений не будет — все, что ему нужно знать, согласен ли Дуглас сниматься по утвержденному сюжету или нет. А уже на следующий день вся команда фильма обсуждала вернувшегося в Лос-Анджелес актера.
Кирку нужно было срочно искать замену.
Замена
«Мой агент позвонил мне поздней ночью в субботу и сказал: у меня для тебя две новости, — вспоминает Ричард Кренна. — Хорошая в том, что есть отличная роль — ты можешь сыграть полковника Траутмана. Плохая — начинать придется уже в понедельник».
Кто-то из продюсеров видел Кренну в театре и запомнил этого поджарого, источавшего уверенность мужчину. К счастью, он не только оказался свободен, но и не побоялся принять непростой вызов. Съемки не показались Кренне раем, хотя в конечном результате именно по роли полковника Траутмана его и запомнили зрители.
«Ричард прилетел на съемки ночью, — рассказывает Тед Котчефф, — а утром ему уже нужно было выйти на площадку. Он встретился со мной и сказал: Тед, я понятия не имею, что я здесь делаю и каков мой герой. Просто говори мне, что я должен делать и направляй шаг за шагом».
Несмотря на серьезные вливания в городскую казну, группе фильма так и не удалось заработать благосклонности местных жителей. Сложнее всего кинематографистам давались посещения баров. Местные приходили сюда прямо с бензопилами и не слишком радовались незнакомым лицам. Брайну Деннехи и нескольким техникам однажды даже пришлось поучаствовать в драке с применением тяжелых пепельниц и столов, а Сталлоне никто не узнавал в лицо. Как-то раз, задержавшись после обеда в полном гриме, он и сам чуть не попал в переделку — какой-то здоровый парень, отдыхавший вместе с девушками, решил угостить его виски, но услышал отказ. Изумленный наглостью чужака, громила завел типичную песню «Ты что, считаешь себя лучше меня? И что же ты пьешь?» «Кампари с содовой» Драки было не миновать, если бы не уверенный взгляд вошедшего в образ Слая или здоровенный нож, лежавший перед ним на барной стойке.
Этот нож, кстати, разрабатывался специально для фильма знаменитым на всю Америку Джимми Лайлом. Настоящие ножи спецназовцев не имели с ним ничего общего, но перед мастером была поставлена конкретная задача — сделать инструмент для выживания. Поэтому в нем нашлось место всему: аптечке, спичкам, компасу и лезвию, одновременно предназначенному для разных задач.
«Снимал фильм Эндрю Лазло, великий оператор, — вспоминает Котчефф. — Мы использовали пленку Fujifilm и старались раскрыть ее потенциал по полной программе. В заваленной пещере единственным источником света были спички. Лазло решил снимать без искусственного освещения».
Сильвестр Сталлоне и Эндрю Лазло
«Все сцены в пещере снимались при натуральном свете — спички, фонари, — подхватывает Сталлоне. — Когда остовом факела служил нож, он очень сильно нагревался, при этом в самой пещере было сыро, холодно и по ней гуляли сквозняки. Крысы, взятые для съемок, были довольно дружелюбны до тех пор, пока не пришла пора снимать их эпизод. Мороз в пещере им не понравился, еще меньше они были рады купанию в ледяной воде. Поэтому когда я появился в пещере, они начали карабкаться на меня, как на единственный источник тепла».
В исходном романе крыс не было. Вместо них Рэмбо натыкался на гнездо летучих мышей. Дэвид Моррелл взял иллюстрацию ночного кошмара — один в темноте наедине с сотнями омерзительных тварей — чтобы показать степень отчаяния героя. Но съемки преподнесли сюрприз: летучие мыши практически не поддаются тренировке, поэтому их нужно было на что-нибудь заменить. После недолгих размышлений выход был найден: крысы. Но когда помощник режиссера отправился на их поиски, оказалось, что единственные грызуны в округе, это лабораторные крыски. Белого цвета. Кинематографистам не осталось ничего иного, кроме как всех их перекрасить.
Пан или пропал
Несмотря на чутье Сталлоне, Марио Кассар и Эндрю Вайна настояли на съемках двух финалов. Один был точно по сценарию, второй отчасти повторял книжную развязку — Рэмбо умирал от выпущенной полковником Траутманом пули. Слай протестовал, как мог, но Кассар был непреклонен — по его мнению, иного конца у Рэмбо быть не могло: слишком уж много травм — физических и душевных — он получил от шерифа Тиззла.
«Мы устроили тест-просмотр в Лас-Вегасе с этой концовкой, — вспоминает Тед Котчефф. — Весь фильм зал прекрасно реагировал на происходящее, но когда Рэмбо погиб, воцарилась гробовая тишина. И на весь зал раздался голос: Режиссер, если ты сидишь в этом зале, я набью тебе морду!»
Сталлоне был в шоке. Несколько месяцев мучений оборачивались грандиозным провалом: ему решительно не нравилась сборка фильма и страшила будущая критика. Кассар и Вайна тоже здорово переживали: как-никак, в проект были вложены их собственные деньги, а картина должна была стать трамплином в большой Голливуд. Запершись в монтажной, они сами начали колдовать над пленкой.
«Для показа на Кинорынке была сделана сорокаминутная нарезка, — рассказывает Слай. — Я знал, что фильм ужасен и даже помышлял выкупить негатив, чтобы уничтожить его раз и навсегда. И тут Марио просит меня выступить перед дистрибьюторами и прессой, и рассказать, какой замечательный у нас вышел фильм! Мне не хотелось подставляться, мне не хотелось врать этим людям, однако Марио сумел меня убедить. Я сел в зале, чтобы продемонстрировать всем свою уверенность в материале, и оказался совершенно неготовым к тому, что открылось моим глазам. Это было совсем другое кино!»
Продюсеры пригласили для работы над музыкальным рядом Джерри Голдсмита, к тому времени уже знаменитым своими саундтреками. Единственным наставлением композитору была фраза режиссера: «Я хочу, чтобы музыка передала опустошенность героя. Его преследуют воспоминания о Вьетнаме, он все время видит перед собой мертвецов». Музыка и написанный Сталлоне финал полностью преобразили картину.
«Когда в зале зажегся свет, случилось невероятное: все кричали, толкались и пытались первыми купить права на прокат, — вспоминает Эндрю Вайна. — Мы сидели в кинооператорской, и три японца с той стороны пытались просунуть в окошко чеки, крича: Это мой фильм, продай мне его! Мы сделали то, чего никто до нас еще не делал: мы продали его разным дистрибьюторам. Одному для американского проката, другому — для зарубежного, третьему для видео, а четвертый получил телеправа».
Картина вышла на экраны в октябре, в период, когда в кинотеатрах царит затишье, а студии берегут картины для рождественских праздников. Первый же уик-энд принес $6,5 млн. и еще две недели лента возглавляла бокс-офис. Сталлоне наконец-то доказал злопыхателям, что в состоянии вырваться из клетки образа и создать запоминающийся рисунок роли. Но самое главное — «Первая кровь» определила развитие жанра. Кассар, Вайна, Котчефф и Слай первыми показали бесконечный экшн: никто до них не делал пятьдесят минут безостановочного боя и не умудрялся заслужить репутацию жестокого фильма всего с одной экранной смертью. Фильм собрал в мировом прокате $125 млн. и стал на тот момент самой кассовой работой Сталлоне вне «Рокки».
Жизнь казалась прекрасной и удивительной, и никто не знал, во что суждено превратиться Рэмбо всего три года спустя.
