Когда у ребенка забирают игрушку — он плачет, когда у творца отбирают его мечту — он сначала плачет, а потом начинает воплощать мечту в том материале и теми средствами, которые ему доступны. Гильермо дель Торо, как величайший мечтатель своего времени, лишившись «Хребтов безумия*», на «Тихоокеанском рубеже» отыгрался по полной программе. Все зарисовки из секретного блокнотика, которые он так тщательно хранил, мечтая о Лавкрафте, вдруг выросли до мегалических размеров и начали мстить тем, кто покусился на ограничение его творческой свободы. «Вы хотели разрушения? — капризничал мальчик внутри большого дяди дель Торо. — Будут вам разрушения, с несчастными случаями на стройке, с героическими героями, с беззащитными деточками. А когда разрушения буду остановлены, Настоящий Герой выйдет из своей машины и явится выжившим, словно бог, в сиянии лучей, которые исходят то ли от него, то ли от солнца, пробившегося из-за туч пыли, и все уверуют, что я могу сделать какое угодно большое кино!». И этот мальчик затеял битву, которую смог наполнить всеми своими фантазиями, этот мальчик выстроил ладную историю, в которую можно безоговорочно верить, как веришь хорошему вожатому-сказочнику, слушая его побасенки у костра, разинув рот: «Ах, неужели! Точно, всё так и было!».
И сколько бы ни говорили, что «Тихоокеанский рубеж» снимал кто угодно, но только не дель Торо, это именно ему удалось наполнить рассказанную историю всем тем, за что мы его любим: детскими страхами, жуткими, но симпатичными монстрами, бесстрашными и ответственными за свои поступки героями и ответом на главный детский вопрос, что от любых невзгод спасение находится в фантазиях и снах — единственном месте, где человек чувствует себя одновременно незащищенным и непобедимым.
Вот только проснувшись по утру, вчерашние зрители, как те благодатные слушатели у костра, с трудом могут припомнить детали вчерашней истории, а если и вспоминают ее, то задаются вопросом, а так ли всё действительно было на самом деле, всё ли в этой истории складно? А расскажи я эту историю, будет ли она столь же захватывающей? Но вожатый, что поведал свою любимую байку, уже занят сбором палатки и придумыванием новой истории, которую он расскажет на следующий вечер. Ему уже не так интересно, что было вчера — всегда важно, что он расскажет завтра.
