Что бы там кто ни говорил, но Бонд всегда Бонд. Он может менять обличия, поменять цвет волос и глаз, может изменять во вкусе к напиткам, и даже бросить курить! Но есть три вещи, которым он не изменит никогда — женщинам, красивым машинам и строгим сюртукам. И если все, что происходило до появления «Казино «Рояль» давало повод для похабных шуток типа «Остина Пауэрса» и «Неистребимого шпиона», то нынче Майкл Майерс остался без хлеба для своих сальных шуточек. Бонд, в кои-то веки, стал человеком, из его арсенала пропало хитроумное шпионское оборудование, а его противники не стремятся к мировому господству. Их интересуют только деньги, оттого они сильно измельчали. После всего вышеописанного хочется задаться вопросом — а Бонд ли перед нами? Чем он отличается от расплодившихся клонов — Джейсона Борна, Ксандера Кейджа и им подобных «Непобедимых»?
А ведь отличается. Потому как Бонд во все времена был тем, кто задает тренд. И это чутье продюсеров настолько тонко, что можно подумать, они сами направляют ветер. Перезапущенный в «Казино «Рояль» цикл Бонда играет по новым правилам. В новом веке Бонда интриги совсем не кукольные. Их плетут тонко, немногословно и не разжевывая, организации, о существовании которых могут не подозревать даже MI-6 с КГБ (именно так, а не ФСБ — эта аббревиатура ни о чем не говорит мировому кинозрителю, а от перестановки букв суть, в общем-то не меняется). В новом мире Бонда спецслужбы, по меткому выражению одного из персонажей картины, «ложатся в постель» друг к другу, действуя исключительно в своих интересах. И это очень по-английски, ибо соответствует так называемому закону Черчилля-Пальмерстона о внешней политике, где нет вечных врагов и вечных друзей, а есть интересы, в соответствии с которыми есть противники и союзники.
В этом новом мире Бонда, созданном Марком Фостером, погони по узким коридорам выглядят, словно скачки на лошадях, а заговор «серых кардиналов» по напряженности не уступает постановке «Тоски» в венской Опере. (Конечно, тут и Казань выглядит, словно Сибирь, а в титрах называется КАЗАП, но это уже издержки и условности; зато Боливия выглядит именно такой, какая она есть на самом деле, с ее высокогорным изумительно синим небом и бескрайними каменными пустынями и похожими на дворцы отелями на центральных площадях). В этом мире за каждым героем видно человека, будь то М, готовящаяся принять ванну и стирающая макияж перед зеркалом, или же Матис, уволенный из спецслужб и чувствующий себя на вынужденной пенсии, словно в добровольном заточении. Тут все построено не на действии (хотя его в картине более, чем достаточно), а на отношениях и чувствах. Не зря Бонд ищет утешения, а находя его, принимает решение, которое демонстрирует в нем истинного джентльмена.
Что бы ни делал Бонд, он снимает смокинг только в двух случаях — если ложится в постель с девушкой или того требует обстановка не изысканных пыльных улиц стран «третьего» мира. Да и то, больше по той причине, что смокинг будет выдавать в нем шпиона скорее, чем Штирлица парашют. И именно это сочетание стиля и верности своему делу, а вовсе не фантастические гаджеты и злодеи, желающие покорить весь мир, угрожая ему супероружием, делают Бонда тем, кем он является. А способность выжить в любой, даже самой невероятной схватке с врагом, даже если для этого придется уворачиваться от падающих с строительных лесов витражных стекол или выпрыгивать из падающего самолета с одним парашютом на двоих, — это закон жанра. Ведь если, спасая мир, придется погибнуть, то красивая девушка достанется другому? А это уже не в правилах настоящего джентльмена. И в этом весь Бонд. Конечно, он умрет, но не сейчас. Не в этой жизни.
